Прочитала про насекомых, которые откладывали живому существу под кожу яички, личинки из которых поедали его изнутри. После такого чтения я долго вздрагивала, с большим подозрением рассматривая растения у крыльца, и на каждый зуд реагировала нервным вниманием - нет ли там личинок или чего похуже?
Но всё же отнесла эту книжку к разряду псевдонаучных, потому что там такие страсти расписывались, которых ну никак не могло быть в реальности. А на ночь хорорчик почитать иногда можно.
Ну и среди прочего я нашла причину своего глубоко погружения в языковую среду: в стене была изрядная дыра возле самого пола. С моей стороны над ней нависал топчан, а со стороны кухни - прикрывал буфет и, кажется, лавка.
Зато вся таинственность и потусторонность, которая после жуткой книжечки пробирала меня холодным потом, поубавилась: мой Кусимир не превратился в монстра с обретением крыльев (чего я втайне побаивалась), а значит, и не стоит переживать, что однажды ночью он придёт и перегрызёт мне горло, издав леденящий душу смех. То есть вой.
Так вот, эту дыру я забила старым мешком, плотно свернув в крепкий жгут. И наконец обрела тишину и уединение!
Хотя если за стеной орали так, как сейчас, то мешковина, как её плотно ни сворачивай, спасала лишь отчасти. Я уже немного пришла в себя и слышала, что происходит на кухне. А там бушевал скандал.
В целом, претензии сводились к тому, что Пенгуэн доконал и допросится - это орал Жажа, а Пенгуэн орал, что без него Жажа полный ноль и не справится.
Самым тревожным было отнюдь не это.
Эти двое ругались довольно часто, и претензии были не новы - я их не только с лёгкостью понимала, но даже без труда могла повторить. Тревожило то, что орали только двое - Жажа и Пенгуэн. А вот Гилерма слышно не было.
Где он? Что с ним? Жив ли? Не убил ли его малыш?
Я передёрнулась, вспомнив, как согнулся дядюшка от удара, как выкатились его глаза и как судорожно и беззвучно он раскрывал рот, то ли не в силах издать ни звука, то ли вдохнуть.
В этой ситуации даже не знала, сочувствовать обидчику или позлорадствовать. Он сильно меня напугал, да и обидел. Ведь Пенгуэн сказал, что разрешение было и от самого Гилерма, и от Жажи. Чего было так орать?
За стеной продолжал бесноваться Ленарди, опять весь в белом. Песня шла уже по четвёртому кругу - о неблагодарности коротышки, о том, что достал до самых жизненных глубин и о том, что умника надо укоротить, да, жаль, некуда.