- У вас такое лицо, - отсмеявшись, сказал мужчина, - на нем абсолютно все написано! Прямо телесуфлер какой-то.
- Вы скажете, зачем явились? – вздохнув, снова спросила я.
- Так не терпится от меня избавиться?
- Уже мечтаю об этом.
- Хорошо, - бережно переложив котенка на пол, он встал, вынул из внутреннего кармана пиджака сложенные вдвое листы и протянул мне. – Вы должны подписать исковое заявление. Против тех журналистов. Если их можно так назвать.
- В чем подвох? – подозрительно осведомилась, посмотрев в документы.
- Никакого подвоха. Если хотите, покажите их юристам.
- В отличие от вас, у меня нет юридического отдела.
- Юристов в Москве больше, чем бродячих собак, а вам нужен всего один. Давайте тогда встретимся через неделю.
- Нет уж, перспектива снова увидеть вас слишком ужасна, - я взяла с прикроватной тумбочки ручку и подписала документы. – Держите и проваливайте!
- Скоро уйду, - архитектор убрал листы обратно в карман, - но сначала сделаю то, чего до боли хочу!
Он рывком притянул меня к себе, одна рука на талии, другую запустил в волосы, прижал ладонь к затылку, не дав уклониться от поцелуя. Такого яростного, жесткого и обжигающего страстью, что из памяти сразу стерся тот, «постановочный», киношно-ванильный, на набережной, для фотографов.
Сейчас это был настоящий Макарский – беспардонный наглец, который делает, что хочет. Но самое ужасное, что я, хоть и понимаю, что должна оттолкнуть, сделать все, что угодно, лишь бы выбраться из его стальной хватки, на самом деле совершенно не хочу из нее выбираться!
Потому что у этого гада самые вкусные на свете губы. А его грудь, которая ходит ходуном от тяжелого дыхания, такая горячая, что жжется даже сквозь свитер! Безумно хочется почувствовать его кожу под ладонями.
Едва успеваю это пожелать, как он скидывает пиджак, отстраняется на секунду и срывает с себя свитер. Вместо того, чтобы протестовать, глажу его плечи. Ласкаю глазами торс. Так приятно! Мужской стон отвлекает. Поднимаю глаза, тону в полыхающем желанием фиалковом взгляде и сама тянусь к Максиму за поцелуем.
Через мгновение меня роняют на кровать, что-то впивается в бок, громко стону. Он заглядывает в мои глаза, самодовольно ухмыляясь. Со смешком вынимаю из-под себя порванный пакет с роллами и показываю палочки, которые больно ткнули в поясницу. Макарский обиженно хмурится. А потом снова целует.