Амальгама власти, или Откровения анти-Мессинга - страница 30

Шрифт
Интервал


писал его далекий предок, зная, что не забудется семейное ремесло и еще через сотню лет будут волховать и куражиться Вороновы под гудок и жалейку, под волчий и медвежий рык.

Кунак осторожно собрал корм мелкими передними зубами. Соблюдая ритуал, Аким поднял медведя на задние лапы и обнял за худые лопатки, словно братаясь.

– А что это вы тут празднуете? – раздался над ухом шутовской тенорок. – Король умер, да здравствует король?!

Воронов резко оглянулся: за его спиной, держась за проволочную сетку вольера, стоял клоун Пирожок. Этот старикашка, истрепанный жизнью на колесах, пьянством и старыми травмами, жил при цирке и, кажется, вовсе не имел дома. Воронов не любил стариков, особенно таких, как Пирожок: не собравших мудрости, не скопивших богатства.

Жизнь созидает ради разрушения и играючи разрушает ради нового созидания, оставаясь битвой вечных начал: огня и льда, ветра и камня, мужчины и женщины, молодости и дряхлости, – и на этой гладиаторской арене, по мнению Акима, не было места слабым существам и слабым чувствам.

«Ходячий утиль» прошаркал мимо вольеры, волоча за собою обрезок страховочной веревки от воздушного номера.

– Ау, Пирожок! – окликнул его Воронов. – Ты что, вешаться собрался?

– Последний дюйм… В цирке все решает последний дюйм! – всхлипнул Пирожок. – Возьми, сынок, на память о новопреставленном…

– Поди проспись, батя! – Воронов отодвинул плечом Пирожка, запер клетку – и вдруг вздрогнул от внезапной догадки: – Слушай, а где ты ее взял?

– Сие моя тайна… – шмыгая носом, ответил старик. – Но если быть честным, то нашел в коробке из-под лампочек.

– Ментам показывал? – спросил Воронов, переминая в руках обрезок капронового троса.

– У них уже есть… будет с них… – ответил Пирожок.

– Это что же получается, что одну десятиметровую лонжу два раза обрезали и все равно она оказалась слишком длинной? Вот что, положи, где взял, и болтай поменьше, дольше проживешь! – приказал Воронов.

Он скрутил обрезок страховочного троса вроде лассо, вернул Пирожку и вместо прощания сунул в его карман измятый «косарь», не надеясь, впрочем, залатать эту прореху на человечестве.

Сальто-мортале

Машина шла под снегопадом. Мартовская метель липла к стеклам, и в этом природном неистовстве слышалось близкое дыхание весны. Заспанный город разгребал сугробы и по-собачьи тряс мокрой шкурой. Звонок редактора застал бывшего военкора Барнаулова за рулем, в потоке машин на столичной автомагистрали. Звонил Авенир Телепинус, редактор «Золотого пса», где Барнаулов подвизался в качества корреспондента.