А затем радужное пламя загорелось на
плече во всю мощь и огонь отделил мёртвую конечность от тела,
сделав меня одноруким калекой. На полу же остался лежать артефакт,
на первый взгляд обычный медальон, разве что уж больно большой. И
что удивительно, он выглядел идеально чистым и не был повреждён. Та
жидкость внутри котла могла плавить танки, но не этот медальон.
– Что это? – вперемешку со стонами
спросил я, подбирая медальон и начиная ползти к выходу.
– Крайне важный артефакт. Он нам
пригодится. Не знал, что Нургл овладел им.
– Ты чего-то не знаешь?
– Закрой пасть.
И в этот раз мой язык буквально
загорелся. Тзинч явно находился не в лучшем расположении духа.
Каким-то чудом я дополз до одного из туннелей. Вокруг уже бегали
имперцы, минируя живые опоры из корней и невиданных растений. На
меня почему-то никто не обращал внимания и вдруг я понял в чём
дело. Непроницаемая пелена накрыла меня. Тзинч так запаривался над
тем, чтобы я выжил.
Но стоило мне лишь подобраться к
туннелю, как прямо перед моим лицом появилось дуло
болт-пистолета.
Я даже вскрикнуть не успел, а после
и вовсе замер. Передо мной стоял тот самый загадочный союзник,
который молча смотрел на меня сквозь маску и почему-то не стрелял
сразу. Медленно он изучил медальон у меня в руке, явно почувствовал
ауру Тзинча. В поле моего же зрения попали крайне свежие трупы
гвардейцев, лежащие в этом туннеле.
И вдруг загадочный союзник убрал
болт-пистолет и несмотря на хромую ногу, быстро скрылся во тьме.
Туннель был прямым, я попытался его догнать, но найти его так и не
смог, будто бы где-то здесь имелся тайный проход. Так или иначе
бежать я продолжил, ведь от скорости бега напрямую зависела моя
жизнь.
Остановился я уже далеко-далеко за
городом, в испепелённой отклонившимися снарядами глуши. Там,
забившись под опалённое и изрешеченное осколками дерево, я позволил
себе выдохнуть и вдруг осознал насколько мне хреново. Всё тело
болело, ноги и руки покрывали жуткие ссадины и глубокие царапины, а
разум находился в колоссальном напряжении, которое было не снять
даже тяжёлыми наркотиками. Полностью вымотанный, я тут же
отрубился, продолжая сжимать медальон в руке.
Однако и во сне мне не было
уготовано отдыха. Мои мысли и до этого мне не принадлежали, а
теперь же с повышением внимания Тзинча он полностью захватил мой
разум и диктовал в нём собственные условия. Вместо известных мне
образов, которые должны были мелькать в калейдоскопе сновидений,
передо мной застыла выжженная земля.