–
Великий хан понял, почему тебя называют Белой Ведьмой, – сказал
толмач. – Он не хочет иметь тебя во врагах, он хочет быть твоим
другом и клянется тебе в том.
–
Скажи великому хану, что я восхищена его мужеством. Он не повернул
назад, находясь совсем рядом со мной.
Дост Мухаммед выслушал перевод, хмыкнул и
что-то сказал.
–
Великий хан говорит, что никогда не испытывал такого ужаса, как
сегодня, но он не мог показать себя испуганным толмачом, – потом
переводчик сам показал зубы и добавил уже от себя: – Тот, наверное,
умер бы в нечистотах своих. Летел бы вниз с криком и ронял
нечистоты, аха-ха-ха!
Остальные пуштуны потребовали объяснить и им,
почему толмач смеется, тот, давясь весельем, сказал, и теперь все
ханские ближники вместе с ним ржали, как кони, выпуская из себя
пережитый из-за меня ужас.
Подполковник Юлиус появился на стене минут
так десять спустя. Увидел меня, подошел и сказал лишь
одно:
–
Ведьма…
Я
зло ответила на его взгляд и прошипела:
–
Белая Ведьма, и только так. А еще – Плачущая Дева. Идите к своим
людям и делайте свою работу. Я свою выполнила.
Прорыв с юга не стал решающим, хотя и сильно
помог штурмующим крепость войскам. Копорский полк занял стену, но
не смог быстро пробиться к проломам, афганцы Азим-хана яростно
сражались, цепляясь за каждый камень. Юлиус, как выяснилось позже,
не соизволил отправить вестового к генералу с донесением о своем
успехе, и его атака не получила поддержки. Пуштуны успели завалить,
чем попало, проходы, и эти баррикады пришлось брать с боем. И
счастье великое, что мало было у них ружей, иначе потери могли
случиться ужасные, но все равно – терялось время. Бала-Хиссар был
обречен, но и сражался с яростью обреченного. Пальба прекратилась
только поздно вечером, хотя и в темноте то тут, то там вспыхивали
драки, потому как сдаваться осажденные отказывались. И скоро стало
понятно, почему.
Всех, кого удалось пленить, воины
Дост Мухаммеда согнали в одно место и без лишних судилищ просто
порубили своими саблями. Азим-хан нашелся, и это вызвало приступ
гнева у его младшего брата: правитель Кабула предпочел не вручать
кому-то свою судьбу, зарезался сам. Афганцы выволокли его тело на
улицу и с невероятной жестокостью надругались над ним: выкололи
глаза, вырвали язык и лишили ушей.
–
Не хотел бы я быть плененным этими людьми, – задумчиво сказал Серж,
нашедший меня в суматохе после сражения. – Рассказали мне тут о
твоих подвигах. Сашка, зачем?