Аскольд
усмехнулся, заражая Ольгу ясной и в чем-то по-детски доброй улыбкой. Той самой,
которая так редко появлялась на лице мужчины. Но она помнила улыбки Аскольда,
каждую помнила... Потому что заставить Броницкого улыбаться, а уж тем более
смеяться, удавалось немногим. Чаще всего это получалось у Ольги.
-
И почему я здесь?
-
Ты слишком тяжелый. - Пожала плечами женщина. - Добровольно не поедешь, тем
более без своего водителя. А если я тебя оглушу, то не смогу затащить твое тело
в машину. Ну и еще ряд мелких деталей, на которые у меня не хватило бы времени.
Аскольд
покачал головой, продолжая изгибать суровые губы в полуулыбке.
-
Завтра жду у себя. В компании, - ответил он, вынуждая Белову собраться и
выпрямиться.- Подпишем все бумаги.
-
Да? - прохрипела она. - Точно?
Мужчина
кивнул, намереваясь подняться, но Ольга вскочила первой и приблизилась к нему,
явно больше не пугаясь мрачного миллионера, когда-то покорившего ее — неопытную
выпускницу и стажерку в огромной компании.
Он
посмотрел на стоявшую перед ним красивую и полную уверенности женщину и тихо
проговорил, понимая, что должен знать. Обязан узнать.
-
Почему ты ушла тогда?
Та
боль, которую он пронес с собой через года, наполнила его грудь тяжестью,
сдавившей внутренности. То же самое почувствовала Ольга, поджавшая
подрагивающие губы.
-
Почему? - Пауза затянулась, и было только больней для каждого ждать и слышать в
ответ тишину. - Наверное, потому что не все любовные романы между миллионерами
и простыми девчонками, а в нашем случае миллионер и стажерка, заканчиваются
свадьбой и «жили они долго и счастливо».
Аскольда
промолчал. Поднялся из кресла, оправляя пиджак и манжеты, которые и так
выглядели безупречно. Сделал шаг в сторону застывшей на месте женщины, похожей
сейчас на пугливую птичку.
-
Мы могли быть «долго и счастливо»?
-
Могли, - прошептала она, оказавшись в капкане его рук. - Могли... Я... Прости
меня. Прости...
По
ее щекам струились горячие слезы, обжигающие глаза. Она рыдала, содрогаясь всем
телом, и лишь он мог удержать ее. Держать, не отпускать и надеяться, что боль и
горечь сожалений отпустит. Хотя бы одного из них.