История выглядела максимально
неправдоподобно, и Эдвард бы с чистой совестью посоветовал отцу
выгнать наглецов взашей, если бы не одно «но». В воспоминаниях
кочевницы он видел эпизод убийства невероятно четко, словно сам был
свидетелем. Пожалуй, только слова о… кажется, Гарриет Поттер в речи
Виктории были правдой. И они же вызывали вполне закономерные
опасения.
За всю жизнь Эдвард ни разу не
встречал людей, обладающих такими способностями — и был уверен, что
вампиров с подобным даром в мире тоже не существует. В противном
случае, они бы обязательно оказались в числе Вольтури (или же те
устроили бы несколько показательных казней, чтобы укрепить свое
влияние). Эдвард не знает, на что еще способна Поттер и при каких
условиях получила эту способность, но четко понимает — женщина не
должна существовать.
Ради безопасности его семьи, ради
Беллы, ради того, чтобы Каллены и дальше могли переезжать из города
в город, не опасаясь выходить к людям.
— Это какой-то бред! — не
выдерживает Розали.
— Эдвард подтвердил слова Виктории,
— Джаспер — спокойствие темных вод, готовых затянуть на дно
доверчивого путешественника. — Ты прекрасно знаешь, Роуз, солгать
ему затруднительно.
— Да, но… В голове не укладывается,
— Розали качает головой. — Мы периодически встречаем эту Поттер в
магазинах, я несколько раз говорила с ее сыном… Она не похожа на
свихнувшуюся охотницу на вампиров! Я скорее поверю в то, что она
пройдет мимо подозрительной компании и постарается не привлекать
внимание, чем нападет на кого-то. И если уж на то пошло — что
вообще сотворили кочевники, раз она одного из них убила?
— Важны не условия, а то, что она
вообще это сделала, — хмурится Эдвард. — Она — угроза.
Джаспер кивает.
— И что, вы предлагаете ее убить? —
Розали поднимается с места, сбрасывая руку Эммета, который пытался
ее успокоить. — А как же ребенок? Он сиротой останется?
Джаспер думает, что действительно
останется — если только не окажется, что он обладает схожим даром.
Но Эдвард не собирается озвучивать его мысли, особенно, при
Роуз.
— Но это может быть опасно, — Эсми
поджимает губы — жест для нее совершенно нехарактерный.
Она обводит своих детей
взволнованным взглядом и перемещается к мужу. Карлайл сидит, закрыв
лицо ладонью. Гуманизм в нем борется с необходимостью защитить
семью от угрозы.