Ради сына отец перебрался в столицу и отдал Горация на обучение известному грамматику и наставнику Орбилию Пупиллу. Сам он стал для мальчика педагогом, то есть человеком, который сопровождал ребенка в школу.
Когда Горацию исполнилось двадцать лет, отец отправил его в Афины, чтобы юноша завершил там свое образование. Но в Греции Гораций познакомился с Марком Юнием Брутом, любимцем Юлия Цезаря. Известно, что Брут приехал в Афины, дабы тайно вербовать молодых римлян в офицеры будущей республиканской армии. Одним из таких юношей и оказался Гораций. Когда после убийства Юлия Цезаря в 44 году до н.э. в стране началась гражданская война и Марк Антоний и Октавиан (будущий Август) открыли против «освободителей» военные действия, поэт перешел на сторону заговорщиков. Он получил чин военного трибуна и сопровождал Брута в Малую Азию.
Однако Гораций не был убежденным республиканцем. В 42 году до н.э. он участвовал в знаменитом сражении при Филиппах, быть может, даже видел самоубийство Брута и вернулся в Рим. К тому времени отец его уже скончался, а поместье было конфисковано в пользу демобилизованных ветеранов. На счастье Горация, император Август амнистировал активных республиканцев. Молодому человеку даже удалось получить должность писца в казначействе.
Когда Гораций начал сочинять стихи, неизвестно. Но вскоре после его возвращения в Рим творчеством Горация заинтересовался Вергилий, который и рассказал о молодом поэте Меценату. С 38 года до н.э. Гораций вошел в круг друзей выдающегося благотворителя и любимца императора. В 33 году до н.э. Меценат подарил Горацию небольшую усадьбу в Сабинских горах, благодаря которой поэту больше не надо было беспокоиться о хлебе насущном.
Близость к Меценату ввела Горация в окружение Августа, но поэт старался держаться по возможности дальше от двора. От предложенной ему должности секретаря при императоре Гораций отказался.
С виду Гораций был невысок и тучен: таким он описывается в его собственных сатирах и в следующем письме от императора Августа: «Принес мне Онисий твою книжечку, которая словно сама извиняется, что так мала; но я ее принимаю с удовольствием. Кажется мне, что ты боишься, как бы твои книжки не оказались больше тебя самого. Но если рост у тебя и малый, то полнота немалая. Так что ты бы мог писать и по целому секстарию, чтобы книжечка твоя была кругленькая, как и твое брюшко».