Матушка настоятельница, в миру известная как баронесса Фигейра Карденаль, внешне походила на купчиху. Приземистая, коротконосая, щекастая; только острый подбородок представлял резкий контраст с круглым лицом: создавалось впечатление, будто это не подбородок, а подстриженная клином бородка. Настоятельницу боялись все – и послушницы, и монашенки, и крестьяне из соседней с монастырём деревни.
Сейчас, стоя на входе в трапезную, она вслух, нарочито громко считала по головам торопившихся к обеду послушниц. Не досчитавшись одной, настоятельница нахмурилась. Первой её мыслью было не допустить к обеду остальных послушниц: пусть они потом все вместе как следует проучат ту, по вине которой остались голодными. Но, взглянув на девушек, которые дрожали от холода и ждали её позволения приступить к еде, она всё же сжалилась над ними.
Едва послушницы дружно взялись за ложки, в трапезную вбежала румяная от мороза девушка с растрёпанными пепельными волосами. Одно мгновение – и она, поскользнувшись на зеркальном полу, как на катке, с разбегу шлёпнулась на него спиной. От сильного удара пострадала также голова: в ней зазвенело; перед глазами вспыхнули звёзды и поплыли разноцветные круги.
- Смотрите, дети мои, что случается с теми, кто не желает жить по уставу нашего монастыря, - загудела настоятельница толстым, басовитым голосом. - Ваша сестра Ирис немедленно будет наказана за опоздание к обеду и пренебрежение правилами! Десять дней в келье без окон и лампады, на хлебе и воде, просветлят ей ум и научат смирению!
- Но, матушка, ей, кажется, необходима помощь, - раздался робкий голос одной из послушниц. - Эта кровь на полу... разве она не из раны на её голове?
- Если она разбила голову, рану забинтуют. Но это не спасёт сестру Ирис от наказания, которое она заслужила своим возмутительным поведением, - бесстрастно заключила настоятельница.
Этот разговор закончился тем, что девушку бросили в подвальную келью – испытанное средство наказания для лодырей, грешниц и непослушных. Разбитую голову ей всё же промыли и забинтовали, но в остальном на снисхождение или сострадание рассчитывать не приходилось.
Последнее, что запомнила Ирис перед тем, как её сознание заволокло спасительной туманной пеленой, это то, как закрылась тяжёлая дубовая дверь и заскрипел ключ в огромном проржавевшем замке.