- Жив? – закашлявшись и выплёвывая
мутную слизь, спросил чей-то голос. Синявский едва дышал, но в
пелене вылезших из орбит незрячих, почти слепых глаз, неуловимо
различил какой-то зыбкий силуэт, склонившийся над ним. – Сейчас
укроем одеялом, - продолжил голос. – Они должны находиться в
непромокаемом отделении каждого спасательного плота вместе с
аптечками, ракетницами и пайками провизии. Для таких вот
непредвиденных случаев.
- Точнее, катастроф, - добавил
другой голос, показавшийся Синявскому до боли знакомым. – Наша
скорлупка затонула со всем экипажем. Сколько не звали, сколько не
переворачивали багром разбухшие тела – все одинаково мертвы. Ещё
больше ушло под воду внутри отсеков. Это даже не катастрофа. Это
истребление! Нас осталось трое.
- Отку… откуда у вас багор? – подал
слабый голос Синявский. Вместо привычных слов вырвался какой-то
булькающий хрип, перешедший в нестерпимый обжигающий кашель. Более
глупого вопроса в сложившихся обстоятельствах он не задавал никогда
в жизни. Справедливости ради необходимо отметить, что мозг работал
сейчас в авральном режиме, и в голову мола прийти не только такая
безрассудная мысль, отвлекая его сознание от чудовищных последствий
катастрофы.
Двое уцелевших уставились на
рулевого со смутным чувством нарастающей тревоги. А не тронулся ли
парень умом, побывав в объятиях ледяной воды? Причём тут какой-то
багор, когда только что на глазах погибли сотни их товарищей?
- Бинокль тоже есть, - счёл
необходимым поставить в известность первый голос. Синявский уже
перестал рыдать, продолжая только едва слышно всхлипывать,
по-прежнему открывая глаза полные слёз. Зрение постепенно
восстанавливалось. Полярное солнце, незаходящее в этих широтах и не
виденное им несколько недель в подводном режиме, заставляло
щуриться от нестерпимого, как ему казалось, сияния.
И… о чудо!
Он разглядел в свинцовом набухшем
небе парящую чайку! Потом ещё одну. И ещё. Птицы делали круги над
местом трагедии, высматривая, очевидно, останки пригодной для них
пищи.
- Чай… - закашлялся он, высвобождая
ослабшую руку по направлению к небу. – Чайки.
- Да, - откликнулся второй напарник,
поднося к его рту флягу. - Чайки. Хлебни коньяку. Эта незаменимая
вещица была прицеплена к моему поясу, и в водовороте, надо же,
уцелела, не поглотившись пучиной. – Он поднял голову Синявскому и
усадил, прислонив спиной к борту. Качка утихла. Спасательная
конструкция надувного плота тихо и мирно колыхалась на ленивых
волнах, вокруг которой в радиусе сотен метров виднелось огромное
расплывшееся масляное пятно.