Но, вместо того, что бы заорать,
закряхтеть или хотя бы начать возмущаться, сладкоголосый подонок
просто скорчил гримасу презрения. И, наконец-то, заметил моё
присутствие.
Я вдруг почувствовал, что не могу
пошевелиться...
— А ты смешной... — Голос
прилизанного хлыща снова шёл у меня из-под черепа. — Я убью тебя
последним...
Невидимая сила резко отшвырнула меня
к стене — совсем как того жандарма из подворотни. И хлопнувшись на
задницу возле холодильника, я сначала даже не мог сделать
вдох...
Мой импровизированный турникет на
ноге Таисьи быстро развернуло обратно. И перемазанные в крови
палочки рассыпались вокруг неё по грязному полу...
— Не бойся, дитя. Нам больше не
помешают... — Гламурный подонок медленно пролетел над лежащей
волчицей через всю комнату — прямо к сжавшейся от страха сестричке.
А выдернутый из живота шприц безобидно зацокал по кафелю у входа.
На длинной игле, похоже, не осталось ни кровинки.
— Дай мне... — Достигнув съёжившейся
на подоконнике девушки, этот хлыщ снова протянул ладонь вперёд. —
Дай мне свою руку, дитя...
— Д-да... Конечно, граф...
Да что же ты делаешь, дурища!!!
Я уже и не помню, когда во мне в
последний раз бурлила такая ярость... Как-то раз у Тима младшего,
после удачно спёртых без моего ведома конфет, к вечеру разболелся
зуб. Детский обезбол почти не помогал. А в местной больничке, как
две капли похожей на эту, накрашенная тётка на регистрации послала
нас в самый конец очереди. Не смотря на объявление о том, что с
острой болью можно сразу, без пары сотен кредитов, положенных на
волосатую лапу, никто нас пропускать не собирался. И мне оставалось
лишь скрипеть зубами, сидя на длинной лавке позади остальных
больных бедолаг. Пока мой брат тихо подвывал рядом, держась за
опухшее лицо...
Тогда он, конечно, сам был в этом
виноват. Поэтому то чувство, которое вскипало сейчас во мне, было в
десять раз сильнее...
— Как же ты прекрасна, дитя
моё...
Нет. В сотню!
Их руки вот-вот встретятся. И этот
подонок использует беднягу как салфетку. Прямо на моих глазах, ведь
я для него тоже — пустое место. А я по-прежнему не могу пошевелить
даже пальцем...
— Благодарю вас, граф...
А потом этот барчук выбросит её
помойку, обрекая на самое жалкое существование из возможных... И
судя по тому, как он уверен, она у него уже далеко не первая...