‒ Обычно, да. Но я не потому так отреагировал. По неопытности ты можешь попасть в неприятную ситуацию – что как раз и случилось, но не всегда в нужную минуту может оказаться кто-то, чтобы этому помешать, ‒ с какой-то горечью говорит он.
‒ С моей стороны было ужасно глупо и беспечно столько выпить. ‒ Я вздыхаю и чувствую, как начинаю дрожать. ‒ Я не знала, что организм отреагирует подобным образом. До того вечера я лишь пару раз пробовала алкоголь и оба раза это был бокал шампанского.
‒ Руби, ‒ зовет меня Дилан, и я поднимаю на него взгляд, ‒ чтобы там ни было, твоей вины нет в том, что попытался сделать тот парень. Это его никак не оправдывает.
Голос у него мягкий, но убежденный, а в глазах ни тени сомнения.
Помедлив, я киваю, но хочу сменить неприятную тему, а потому спрашиваю, откуда он родом.
‒ Из Нью-Йорка. Наша семья живет там последние лет сто пятьдесят.
То, как он говорит об этом, звучит скорее как небрежно, но не кичливо.
‒ Ваш род такой древний? Это, должно быть здорово, знать о своих предках так много.
Дилан лишь жмет плечом, ни подтверждая, ни опровергая мои слова.
‒ У тебя не так? – интересуется он.
‒ Бабушка моей мамы приехала в Америку из Венгрии в начале войны, а своего отца я никогда не видела, поэтому мое родовое древо немногочисленно.
‒ Ты никогда не видела своего отца? – переспрашивает Дилан, и я качаю головой.
‒ Мама рассказывала, что встретила его в колледже. Он был из католической семьи – жутко религиозной – и жениться мог на такой же истинной католичке. Он испугался пойти против воли родителей, когда мама сообщила ему о беременности, и он испарился. Перевелся в другое место, ничего ей не сказав.
‒ Дерьмо, ‒ ругается Дилан, а я нервно смеюсь.
‒ Ну да, согласна.
‒ И ты не знаешь, кто он и как его зовут?
Я вновь качаю головой.
‒ Нет. Пока я была маленькой, мне не приходило в голову спрашивать, а когда я повзрослела, мамы уже не стало, и задавать вопросы было некому.
Дилан смотрит на меня так странно, сохраняя молчание, отчего я начинаю беспокоиться и ерзать.
‒ Что за взгляд?
‒ Думаю, как много раз я считал, что моя жизнь – катастрофа, но теперь понимаю, что тебе досталось больше, ‒ признается он.
‒ Ой, нет, я ведь не для того, чтобы на жалость давить, говорю! – торопливо объясняю я. ‒ Обычно я так много о себе не рассказываю, но ты спросил.