– Ну как же поделом?! Он ведь, можно сказать, человека от верной смерти спас! – возмутился друг. – А ты – поделом.
– Человека от верной смерти не он спас, а я. – Монгол раздраженно потер глаза. – А он в это время без чувств валялся. Как и ты, между прочим.
– Я без чувств валялся не от страха, а от невоздержанного пития, – Зубарев обиженно засопел. – Наверное, водка паленая попалась.
– Водка паленая, голова соломенная… Что делать-то теперь? Мне паспорт нужен до зарезу!
– А вот в этом попрошу нас с Валиком не обвинять! Пиджачок ты на покойницу сам, своими собственными руками набросил, из самых лучших человеческих побуждений, чтобы ее ножки стройные не замерзли.
– Когда ж ты ножки стройные успел разглядеть? – удивился Монгол.
– Успел. – Зубарев выпятил грудь, приосанился.
– Наш пострел везде поспел…
– Монгол, ну будь человеком, – лицо друга сделалось жалобно-просительным, – плесни сто грамм для поправки здоровья.
Что ты с ним сделаешь, с обалдуем этим?! Монгол достал бутылку, зло бухнул ее на стол.
– Лечись, ирод!
Зубарев не стал заморачиваться с бокалом, отхлебнул прямо из горлышка, удовлетворенно икнул и, окинув Монгола потеплевшим взглядом, сообщил:
– А я знаю, как твоей беде помочь. Вот зря ты на Валика, друга моего, бочку катишь. А Валик у нас кто?
– Валик у нас козел. Если бы не он, мы бы вчера дома ночевали, а не в морге.
– Не козел, – Зубарев неодобрительно нахмурился, – а человек со связями в медицинском мире.
– Да что ты говоришь?! Прямо-таки со связями?! И насколько обширны его связи?
– Обширны, будь уверен. Ему узнать, в какую больницу девчонку увезли, – раз плюнуть.
– Кто сказал? – Монгол, упершись ладонями в стол, навис над вжавшимся в кресло Зубаревым.
– Так Валик и сказал сегодня утром.
– А ты почему молчал?
– Кто молчал? Ничего я не молчал. Я вот сразу все рассказал.
– Сразу?! После двух часов переливания из пустого в порожнее?! – Руки так и зачесались врезать товарищу по наглой морде.
– Надо ж было тебе выговориться, выплеснуть, так сказать, негатив, – Зубарев, почуявши неладное, втянул голову в плечи.
– Я сейчас выплесну негатив! Я сейчас так выплесну… – Монгол огляделся, схватил со стола телефонную трубку, швырнул ею в друга и прорычал: – Звони этому своему с обширными связями. И моли бога, чтобы он мне помог.
Надежды оказались напрасными. То есть Валик, наверное, был бы и рад услужить новому приятелю, если бы не находился в бесчувственном состоянии. В предвосхищении выговора с занесением в личное дело зубаревский дружок ушел в запой. Понять это было несложно по его нечленораздельной речи, то и дело переходящей в горестные завывания. По всему выходило, что до завтрашнего дня Франкенштейн им не помощник…