Рабыни были обнажены, на них был
лишь обувь и белые перчатки. Их заставляли разносить напитки и
удовлетворять похотливых гостей любыми способами. Некоторые мужчины
даже смело домогались их, обращаясь к ним, как к животным, ощупывая
их тела или заставляя их ползти на четвереньках, как собак. А
ужаснее всего было то, что эти мерзавцы считали себя
счастливчиками. Богатые дамы наслаждались унижением бедных рабынь,
обзывая их послушными шлюхами, словно у них был выбор.
Мужчины рабы подвергались такому же
издевательству, служа мишенями для дворян, утоляющих свои
садистские потребности. Они бросали в них дротики на мишени,
нарисованные на их спинах.
Дорогие рабы, шли на торги, в то
время как остальные были просто расходным материалом, развлекающим
публику. Их возраст не имел значения, их кровь окрашивала пол, а их
крики были музыкой для гнилых ушей гостей.
Пока я старался сохранить
самообладание, делая вид, что меня не касается эта
безнравственность, каждая клеточка моего тела кипела от желания все
это уничтожить. Никогда не думал, что уроки актерского мастерства в
академии окажутся такими полезными для скрытия отвращения. Бурдюк
оставался хладнокровным, заставляя меня задуматься, что за ужасы он
видел за свои долгие годы наёмничества.
Мы гуляли, притворяясь, что все в
порядке, но я думал о словах отца, размышляя, возможно ли, что он
хотел меня предостеречь от такого вида мира. Трудно было верить,
что такая организация могла остаться незамеченной, заставляя меня
задаться вопросом, что за влиятельные люди покрывают это.
— Как ты смеешь, шлюха?! — закричала
женщина размером с баржу, держа в руке хлыст. Ее гнев был направлен
на молодую девушку, которая, кажется, был на несколько лет младше
меня. Девушка смотрела в пол, по ее лицу текли слезы, а рассеченная
кожа на лице медленно трескалась. — Почему ты ему нравишься? Ты
заслуживаешь наказания!
Все смеялись над жалкой женщиной,
одержимой избиением беспомощной рабыни. Но их смех только еще
больше разъярил ее, поскольку она обнаружила, что ее гордость
уязвлена, и свалила все на девушку. Я не узнал ее, но, судя по
дорогому наряду, она, должно быть, была женой дворянина.
Судя по всему она разъярилась, что
ее мужу нравились молоденькие рабыни, а не эта женщина с
плетью.
Каждый раз, когда она набрасывалась
на нее, мое сердце болело, заставляя ману внутри меня трепетать. У
меня не было выбора, кроме как контролировать свои эмоции. Иначе
маскировка, которую я придумал, исчезла бы. Хотя многие носили
маски, я чувствовал себя в безопасности, бродя по округе, зная, что
иллюзия изменила мою внешность до такой степени, что даже мой отец
не узнал бы меня.