На выручку Губайдулле Чингизхану пришёл Кусков: - Николай
Петрович. Так это. Мы же это, туда, к ним, загружаем флейт.
Зернецо, овощи. Так на обратном пути привезут.
Поворачиваюсь к Губайдулле: - Ну что сидишь? Дуй на
радиостанцию, передавай сообщение!
- Да кто ж у меня без Вашей подписи примет?... - совсем
растерялся парень.
- Иэх. Ничего без меня не можете. Всё приходится самому.
Доев, отправляюсь на радиостанцию.
Когда возвращались, туман почти рассеялся. Спрашиваю:- Иван
Александрович, и часто у вас такой туманищще-то?
- Да када как, Николай Петрович. По сезону. Бываить, что и
кажный день. Оттово-то мы и в Верховье перенесли наши посевные
площади, поля. Бо тут зерновые загнивають на корню, не вызревають.
Да и овощи плохо урождаються. Потому поселенцы едут в долину
Вилламет, в Верховье, там пшеница сам сто пятьдесят урождается. Ну
и картошка не отстаёт. А туман до туда не доходит.
Некоторое время мы идём молча. Какая-то мысль, навеянная словами
собеседника, смутно, но настырно карябается в моих мозгах.
И только на подходе к сокесарской двухъярусной избе, скорее
напоминающей терем, в мою затуманенную похмельем башку продирается
мысль: "Вот он, превосходный повод!"
А дома...
Все постройки в Галичье пока деревянные, точнее бревенчатые.
Городок новый, возник на пустом берегу, строители деревенские
мужики, возводят что умеют, да и ни мало-мальски грамотного
архитектора, ни материалов для чего-либо иного здесь нет. Вернее,
пока не было, архитектора-то мы сманили из России, а местные
камень, глину, песок, известняк уверен в ближайшее время отыщем. Но
пока на скорую руку из бревён.
Да быстро, пришли в голову "хрущёвские панельки" моего детства.
А сокесарю отгрохали аж двухъярусную избу, скорее даже двухэтажный
боярский терем!
Вхожу внутрь, обволакивает дух свежего дерева. Сама собой из
глубин памяти всплыла картинка: я с деревенской детворой в сосновых
посадках лакомимся земляникой. Ох, и сладкая да крупная же была!
Потому, наверное, и врезалась в память. Но ноги внесли в большую
комнату на втором этаже.
Тут благоверная хозяина моего организма наряжала к завтраку
дочурку Резанова, шестилетнюю модницу Оленьку. Кончита и сама ещё
девчонка, едва восемнадцать стукнет, потому и играла с малышкой,
словно с куклой.
Услышав мои шаги, из соседней комнаты выбежали наперегонки
Петька, который усердно поддавался, и Мигель, вслед за ними
поспешает нянька Груня.