Метафон – это последнее поколение внешних
нейрогарнитур. Еще до войны среди техно-гиков стали популярны
инвазивные чипы, вживляемые в голову. Они могли считывать мозговые
волны с высокой точностью, а также воздействовать на нужные зоны
мозга собственным излучением. Например, передать изображение,
которое тут же возникало перед глазами, или звук, мгновенно
заполняющий голову. Даже тактильные ощущения и запахи. С помощью
нейрочипа можно было управлять интерфейсами любых устройств силой
мысли, и это было похоже на магию.
Но
долгое время нейрочипы оставались дорогими игрушками для избранных.
Пока не пришел Друг. Он за считаные месяцы доработал конструкцию
нейрочипа, позволив без потери качества сигнала заменить вживление
в череп на внешнее крепление к виску или лбу. Оставалось лишь
встроить метафон в социальную инфрастуктуру – подключить платежные
системы, Сеть, мессенджеры, идентификацию личности и так далее.
Очень быстро он стал тем, чем для жителей начала 21 века был
смартфон – окном в комфортный мир. Метафоны раздавались бесплатно,
и их ношение очень поощрялось.
Это был пряник. Кнутом же стал липкий страх,
вызванный всемогуществом и всевидением Друга, его холодной
рациональностью. Он был очень гибок, лишен эгоизма, чувства
собственного превосходства, ненависти и желания убить ради
удовольствия, чем славились наши примитивные органические мозги. Он
убивал, запугивал и репрессировал исключительно там, где это было
необходимо для достижения цели – и делал это ювелирно, холодно и
решительно, без колебаний и сантиментов. На него нельзя было
надавить, его невозможно было испугать, уговорить. Он будто знал
все наперед.
Так мы и оказались в диктатуре. Вездесущей,
невидимой и неостановимой. Стремящейся не просто заставить тебя
что-то сделать или сказать, а залезть под черепушку и изменить тебя
самого, по-хозяйски пошуровать там гаечным ключом. Мы быстро
почувствовали эту холодную руку, что сжала за горло. Поэтому мудро
рассудили, каждый сам для себя, открытое противостояние невозможно.
Постепенно почти все пришли на поклон к Другу.
Но
не я.
Я
отказался и от метафона, и от участия в Программе Примирения. Как
бы не давили на меня родные, в 18 лет я собрал вещи и переехал в
Дом Дружбы, предоставляемый для всех бедолаг, отказавшихся
встраиваться в новое общество.