Вечером первого дня забежал друган и
смежник по участку, Санька Барыкин, и сбил все мои планы.
Намеченного на завтра похода в бухгалтерию не потребовалось. Он
пришёл с деньгами, да не с какими-то, а с полным месячным
содержанием, со всеми ста двадцатью карбованцами. Хорошо всё-таки,
когда у тебя нет никакого профсоюза, а жалование выплачивают
независимо от того работаешь ты или болеешь. И когда есть друг,
который о тебе позаботится. Не хотели давать, сказал, но на помощь
пришёл сам начальник отделения. Как мол, раненому бойцу, да
отказать? А на что он лекарства покупать станет?
Рассказывая всё это, Санька вытащил
пачку «Примы», сунул сигарету себе в рот, вторую протянул мне. А у
меня на автомате вырвалось:
— Спасибо, не курю.
Сигарета у Саньки свалилась с
губ:
— Ты? Не куришь? И давно?
Что мне было ему ответить? — Лет
десять? Но отвечать и не потребовалось.
— А может калибр не тот? —
заобижался Санька. — «Столичных» захотелось? Так мы не баре, у нас
таких не водится.
Пришлось ему наврать, бедному, что
вот, после ранения решил завязать. И пусть он меня не соблазняет. И
так еле держусь. А коли закурю — раненая печень взвоет. Я еще очень
убедительно скривил физиономию. Вот это подействовало.
—Тогда, оно, конечно, — согласился
друган и засобирался уходить.
Так понемножку и шла эта неделя.
Днями было ещё ничего, а вот вечером...
После отбоя, который назначал себе
сам, я забирался в утлую холостяцкую постель (тощий матрас,
пружины), и против воли в мозг забивались вопросы, не имеющие
ответа. Чтобы избавиться от этой бесконечной мороки, я стал
приучать себя подбивать дневное, так сказать, сальдо, актив, пассив
и всё такое. Что мы имеем в активе? Молодость, энергию, несмотря на
не совсем полное выздоровление после ранения, интерес к жизни.
А еще... Стыдно сказать, но мне
давно уже не помнилась собственное повышенное внимание к девчонкам.
И не просто внимания, а желание получить ответные сигналы приязни.
Кажется, на раздаче сегодня мне барышня улыбнулась. Такая,
молоденькая, не больше двадцати семи — тридцати лет. А на кассе
тоже ничего. Постарше, около сорока. Только стоп! А мне самому-то
сколько: чуть за двадцать или сильно за шестьдесят? Опять
шизофрения на подступах!
Ведь Алексею образца семьдесят
шестого года она могла показаться уже и старой. А мне, прожившему
шестьдесят пять лет, кажется юной.