И появление Шахара обнадеживает меня, придает сил и уверенности,
что наш народ не брошен на произвол судьбы.
Столовая представляет собой длинную бетонную трубу с выровненным
полом, в стенах – множество карманов, шахты, ведущие наверх,
переплетающиеся провода, трубы и десятки ходов, разбегающихся в
стороны – к комнатам, складам, прочим помещениям.
Тянет жареным, отчего в животе урчит. Я ускоряю шаг, запахи
усиливаются. Вскоре появляются звуки – равномерный гул голосов,
звон алюминиевых ложек. Тонко, на одной ноте визжит маленький
ребенок:
— Я не будю это есть. Не будю. Аааааа!
А вот и столовая, разделенная на две части: детскую дальше и
взрослую ближе ко мне. Раздаточная, где выстроилась очередь из
четырех человек, посередине. Ребенок продолжает орать, и в голове
свербит от его визга. Здороваюсь с теми, кого сегодня не видел,
беру тарелку, ложку и кусок лепешки, ставлю это все на поднос,
подталкиваю его к молоденькой круглолицей Наоми. Она плюхает два
бурых сгустка с коричневыми вкраплениями и виновато пожимает
плечами:
— Остатки гороховой крупы, картофель, лук, синт. Плюс витамины и
микроэлементы.
Наоми была моей ученицей и так и осталась простой. Бедолага до
сих пор меня боится.
Благодарю ее, сажусь за столик со Стариком Кеном, лишившимся
левой кисти во время последней облавы, отправляю в рот обед… И
понимаю орущего ребенка. Каша напоминает сырую землю, проще ее
выплюнуть, но заставляю себя съесть все. Мы должны быть сильными, а
питательных веществ в ней достаточно.
Ничего, завтра мы возьмем транспортник, и у нас появится
нормальная вкусная еда. Мы больше не будем жрать эту землю
вперемешку со мхом. Одним – солнце и небо, другим – сырость,
плесень и ржавые трубы, одним – властвовать и жрать деликатесы,
другим – пухнуть с голоду и давиться синтетическим дерьмом. Одним —
повелевать и карать, другим – убегать и прятаться. Скоро это
закончится.
Когда я был мальчишкой, в нашей стае было тридцать шесть
человек. Теперь нас восемьдесят, и в это есть мой огромный
вклад.
Воспитатели поднимают своих подопечных и ведут к выходу. Нахожу
взглядом Гитель, она жестами велит детям убирать со стола. Моя
женщина – ментал, она чувствует мое внимание, поворачивает голову,
улыбается и кивает. Столько тепла в ее улыбке, столько
нерастраченной материнской нежности, что на душе теплеет. Понимаю,
что это внушение, без поддержки менталов нам было бы тошно
жить.