Это называется — уши сломаны. Только своей худой комплекцией он
не сильно-то смахивал на борца-вольника; те пожилистее и покрепче
будут.
И озорная (да и такая же кривая, как сама голова) ухмылка на
лице.
Военный больше молчал, чем говорил.
Впрочем, нет, — он вообще молчал, и за все время разговора я от
него услышал только несколько фраз.
Я хотел было продолжать, но худой перебил:
— А что, правду говорят, что вы на пожары без воды
приезжаете?
— Нет, это не правда, — отвечаю я.
— Неправда, Игорь, прикинь? — легонько своим худым плечом
толкает военного худой.
Так они знакомы!
Военный никак не прореагировал на это его «прикинь», и даже не
пошевелился; у него был такой вид, словно его вызвали на
малосущественное и неинтересное совещание, где присутствовать
обязательно, но… не обязательно.
В лице у этого военного читалось и виделось некое
противоречие.
Правильные черты овального, почти круглого лица, умные (но
скучающие сейчас) глаза и — усы.
Даже усики.
Если мысленно их подвернуть концами чуть кверху, то они могли бы
быть похожи на те, которые носили прапорщики в царской армии. Нет,
не белогвардейские прапорщики, у которых в глазах тоска поселилась
на всю оставшуюся эмигрантскую жизнь, а те, которые «ещё до того
как». Ну, еще те… при царе которые. У которых еще блеск стоял в
глазах и жизнь кипела, а взгляд непроизвольно выискивал в толпе на
набережной женскую фигурку. Эти прапорщики и есаулы (или как там их
еще) и в атаку неслись на своих скакунах с таким же блеском в
глазах.
А у этого — ни усов кверху, ни блеска в глазах.
…но, правда, и тоски никакой…
Серьезное умное, но равнодушное к нашему разговору спокойное
лицо.
— Откуда ж эти байки про пустые пожарные машины? — не унимается
худощавый.
— Байки эти от тупости народа нашего, — отвечаю я. — Лишь бы
языком потрепать. Ты ж ведь, судя по всему, также погоны носил и
знаешь, что в карауле всегда, всё и все наготове. Как только
свисток-гудок-сирена-тревога — и мы уже куда-то бежим. Так и в
пожарной части, все машины укомплектованы и заправлены. В том числе
и водой в бочках. И караул спит одетым — как в армии отдыхающая
караульная смена, — сняты лишь сапоги, головные уборы и ослаблен
поясной ремень.
Синяя худая футболка промолчала на мое замечание про погоны,
которые она (синяя футболка) когда-то носила, и я продолжал: