На следующий день подошел мужичок пенсионного возраста. Деловой
такой, в форме, с автоматом, весь в гранатах. Рембо отдыхает. Его
называли Святой. Сказал мне вылезать, объявил, что он будет моим
начальником, а также папой и мамой. Скомандовал отвести меня в
туалет, спросил, курю ли я. Дал сигарету. Меня снова покормили — но
дали меньше каши, чем накануне. Каша - собакам лучше варят. Такое
впечатление, что просто объедки разные вместе мешали.
Каждый раз, когда люк открывался, я думал, что лучше бы он не
открывался. Куча людей с автоматами, все сбегаются, как на
обезьянку посмотреть в цирке или жирафа в зоопарке. Кричат: «Идите
сюда, урода подняли, укропа!» Даже когда я кушал, подошли девочки и
начали: да как ты мог, против братьев-сестер, ты же сам тут живешь,
против нас воюешь, бомбишь детей... Даже показывали мне фотографии
мертвых детей.
Тело было всех цветов радуги - черный, фиолетовый, коричневый.
Нога болела. Болело все — палками били, ногами били, чем
попало.
Допрос
Святой сказал, что меня поведут на допрос к оперу. Опер -
мужичок в джинсах, футболочке, в очках, крепенький. Говорит, мол,
здравствуйте, мне надо с вами побеседовать, информация прошла, что
вы корректировщик. Я обомлел. В Макеевке я был зенитчиком, а тут
уже — корректировщик. Сказал, что знает, из какой я части, как она
бежала из Донецка, где я живу. Давай, говорит, рассказывай, с кем
ты работал, кто твои напарники. Я говорю: «Я ехал домой». Он: «Нет,
ни хрена, ты ехал к своим укропам, чтобы передавать им информацию,
ты бегал по Донецку и Макеевке и ставил флажочки, чтоб ваши
«Градом» их обстреливали». Сказал, что это по моей вине разбомбили
путиловскую школу, что это я там флажок поставил. Обещал повезти в
морг и показать трупы его товарищей, которых убили по моей
вине.
Пока мы с ним разговаривали, еще один человек подсел, тоже
задавал вопросы. В камуфляже, а на плече большой красный шеврон. На
нем посередине белый олень, а по бокам написано «Батальон Донского
казачества». Вообще там у всех на плечах, на руках, вместо погонов
— ленточки эти, колорадские. У всех поголовно.
Разговор с Опером кончился тем, что он дал мне три дня на
размышления, чтоб я сознался. Пока меня допрашивали, приехал
Красавчик. С другим чеченцами — говорили на своем языке, а потом
уже на русском с акцентом. Красавчик мне сказал: «Сейчас будем тебя
расстреливать». Я охренел: только что обещали три дня. Но
Красавчика все слушаются — все эти казаки, украинцы... Вывели меня
перед строем и опять: «Вот, смотрите, это корректировщик. Из-за
него погибают наши люди, будем его расстреливать». Но в итоге
просто поиздевались надо мной и посадили обратно в яму.