Ну – и чем вы тут все промышляете?.. спрашивает Жора у старожителей нашей комнаты, поглядывающих не без интереса на то, как основательно, по-женски, обустраивает свой новый угол этот азербайджанец. Зовут его на самом деле, наверное, как-нибудь вроде Зураб Дери-задэ, но пусть будет Жора – и ему уютнее, и нам ловчее выговорить.
Так что? Чем промышляете, братва?.. ещё раз спрашивает Жора, обводя нас всех внимательными чёрными глазами.
Узнав, что в общем-то ничем, новенький искренне удивляется.
А как вы тут живёте? На эту?.. на стипендию?..
Тут я неловко признаюсь, что подрабатываю на больничной кухне.
Таскаешь два часа эту дурацкую каталку через всю больницу?..
На круглом лице у Жоры я читаю снисходительное недоумение.
И что ты с этого имеешь?..
Я не без бахвальства рассказываю о кормёжке.
Одна больничная котлета?!. говорит наш новый сожитель с такой миной, будто только что Аркадий Райкин показал ему свою новую миниатюру…
И даже не каждый день, говоришь? Если повезло, и какой-то старичок там дуба врезал, да?..
Жора выпучивает глаза от неодобрительного удивления и разводит руками, густо поросшими волосяным подлеском.
Через пару дней новенький как бы вскользь сообщает, что устроился. Ночным сторожем на склад, в гастрономе у площади Льва Толстого.
Там от одного запаха жратвы сытый ходить можешь!.. говорит Жора, выпучивая радостно глаза.
Несколько дней он осваивается на новой работе. Потом рассказывает, что яйца в магазин завозят в огромных фанерных ящиках. Они там лежат, почти несчитанные, в древесной стружке – чтоб не бились.
Ты клещи взял!.. Два гвоздя выдернул… Фанеры угол приподнял… просунул руку…
Азербайджанец объясняет своё открытие, загибая палец за пальцем, в соответствии с каждым этапом.
На следующий день я вытаскиваю из кладовки во дворе общаги мой любимый велик-«турист», подарок от отца, незадолго до его смерти. Слегка подкачиваю шины, подсдутые от долгого неиспользования.
Ночью я еду мимо спящего института, мимо дрыхнущей больницы Эрисмана, мимо кинотеатра «Арс» на площадь Льва Толстого.
Два часа… На улицах ни души. Ни даже бродячей собаки. И ни мильтона…
Из подворотни, озираясь по сторонам, выходит Жора с бидончиком в руке. Увидев меня, подходит и молча вручает тяжёленький эмалированный бидончик. Я осторожно продеваю в левый рог руля его проволочную держалку и качу неспеша обратно в общагу.