- Иииии? - тянет непонятно на хрена. Знает же, что отвечать не
стану.
- Скоро узнаешь. - бросаю и отключаюсь, потому что в спальне
раздаётся крик, грохот и дверь на балкон со свистом
распахивается.
Передо мной вырастает предмет нашего с Тохой разговора. Очень
злой. Глаза мечут молнии. Руки сжаты в кулаки до побелевших
костяшек. Волосы в беспорядке разметались по плечам и спине. Грудь
вздымается и опускается так, словно Миронова только что марафон
пробежала. Но какая же она всё-таки красивая. Без всей это внешней
мишуры. Настоящая. Живая...
- Куда ты меня притащил?! - визжит она.
- Домой? - услужливо подсказывая, тяну брови вверх. Мол, неужели
не очевидно?
- Домой?! Ты притащил меня к себе домой?! - разрывает ночную
тишину её крик. - Какого хрена, Северов?! Ты что творишь?! И где
моя одежда? Ты что, раздел меня?! Ты!.. Ты!.. Да как ты мог? -
заканчивает задушенным голосом и всхлипывает.
- Успокойся, маленькая. - шепчу тихо.
Хватая за руку, притягиваю Настю к себе, утыкаюсь носом в её
волосы и тяну наркотический запах. Она такая маленькая, пиздец
просто. Даже до подбородка мне не достаёт.
Ожидаю, что начнёт сопротивляться и продолжит кричать, но она
только вздрагивает и замолкает, пряча лицо на моей груди. Какая-то
странная эмоция топит меня изнутри. Разгоняет жидкий огонь по
венам. Согревает нутро. Вынуждает сердце то колотиться о кости, то
замирать, боясь создать лишний шум и разрушить своим стуком этот
момент. Кладу ладонь ей на спину и мягко веду вниз от лопаток,
торможу на копчике, когда девушка вздрагивает, и возвращаю
обратно.
- Как ты мог? - снова выдаёт с тихим всхлипом. - Раздеть меня...
Ты же видел... Господи...
- Что видел, Насть? - отбиваю так же тихо.
- Мою... мою...грудь! - выпаливает, и я буквально чувствую, как
загораются её щёки на этом слове.
- Ну, грудь и грудь, что здесь такого? Я их много перевидал. На
твою даже не смотрел. – смеюсь, касаясь губами волос. - Так что
можешь расслабиться.
Но вместо этого она дёргается и отступает на пару шагов. Лицо
действительной залито пунцовой краской. В зелёных глазах стоят
непролитые слёзы.
Сердце сжимается до минимальных размеров, переставая качать
кровь. И тут до меня доходит, что я чувствовал, когда обнимал
Миронову. Нежность. Охренеть можно.
- Много перевидал... - отдаётся эхом. - Понятно.