С двумя сестренками, вставая на заре,
Зимой у очага, а летом во дворе.
Мое веретено, ты родом из Вандома,
Там люди хвастают, что лень им незнакома,
Но верь, тебя в Анжу полюбят, как нигде.
Не будешь тосковать, качаясь на гвозде.
Нет, алое сукно из этой шерсти нежной
Она в недолгий срок соткет рукой прилежной;
Так мягко, так легко расстелется оно,
Что в праздник сам король наденет то сукно.
Идем же, встречено ты будешь, как родное,
Веретено, с концов тщедушное, худое,
Но станом круглое, с приятной полнотой,
Кругом обвитое тесемкой золотой.
Друг шерсти, ткани друг, отрада в час разлуки,
Певун и домосед, гонитель зимней скуки,
Спешим! В Бургейле ждут с зари и до зари.
О, как зардеется от радости Мари!
Ведь даже малый дар, залог любви нетленной,
Ценней, чем все венцы и скипетры вселенной.
«Едва Камена мне источник свой открыла…»
Едва Камена мне источник свой открыла
И рвеньем сладостным на подвиг окрылила,
Веселье гордое мою согрело кровь
И благородную зажгло во мне любовь.
Плененный в двадцать лет красавицей беспечной,
Задумал я в стихах излить свой жар сердечный,
Но, с чувствами язык французский согласив,
Увидел, как он груб, неясен, некрасив.
Тогда для Франции, для языка родного,
Трудиться начал я отважно и сурово.
Я множил, воскрешал, изобретал слова —
И сотворенное прославила молва.
Я, древних изучив, открыл свою дорогу,
Порядок фразам дал, разнообразье – слогу,
Я строй поэзии нашел – и, волей муз,
Как Римлянин и Грек, великим стал Француз.
«Природа каждому оружие дала!..»
Природа каждому оружие дала:
Орлу – горбатый клюв и мощные крыла,
Быку – его рога, коню – его копыта,
У зайца – быстрый бег, гадюка ядовита,
Отравлен зуб ее. У рыбы – плавники,
И, наконец, у льва есть когти и клыки.
В мужчину мудрый ум она вселить умела,
Для женщин мудрости Природа не имела
И, исчерпав на нас могущество свое,
Дала им красоту – не меч и не копье.
Пред женской красотой мы все бессильны стали,
Она сильней богов, людей, огня и стали.
«Когда от шума бытия…»
Когда от шума бытия
В Вандомуа скрываюсь я, —
Бродя в смятении жестоком,
Тоской, раскаяньем томим,
Утесам жалуюсь глухим,
Лесам, пещерам и потокам.
Утес, ты в вечности возник,
Но твой недвижный, мертвый лик
Щадит тысячелетий ярость.
А молодость моя не ждет,
И каждый день и каждый год
Меня преображает старость.
О лес, ты с каждою зимой
Теряешь волос пышный свой,