– …Ты – сам не знаешь?!
Сташке снова стало смешно, и от своего испуга, и от Котькиного: чего бояться, если смерти-то, похоже, нет. У него в уме разом все объяснилось: вот откуда он такой не как все легкие дети: он тяжелый, потому что жил еще, раньше, до этой жизни. Наплевать на подробности. Он засмеялся:
– Я ничего не помню. Я все чувствую, но ничего не помню. Помню только, как точно так же уже сколько раз было, когда все узнаешь, но не помнишь, – и снова засмеялся оттого, что длинный тяжелый подол путается в ногах, что знакомая собственная, откуда-то из прежнего одежда оказалась велика. И больше всего от того, что его самого слегка пошатывает. – Я не заметил, как это вдруг я снова есть на свете. Я ведь был раньше, правда?
– Был, – неохотно сказал Котька. – Я вообще-то думал, что это выдумки… Ведь так не бывает. Оттуда не возвращаются.
– Смотря откуда. Понимаешь, создав Сеть, мы с Ньико убили смерть. Ха. Мы подумали, а можно ли ее убить? И что нам мешает попробовать? Все оказалось и проще, и сложнее, мы замкнули контур, и… Ой. Что я несу. Я псих, – Сташка пришел в себя, и эхо собственных слов и обрывки каких-то сложных многомерных сетей с закрытым кодом нежно сползали с его детского сознания – не удержать: – Короче, это снова я. И на свете бывает вообще все, что угодно. Вот он я, к примеру… Или ты – что, на свете много таких лешиков? Ты ведь тоже никогда не умрешь.
– Хотелось бы, – усмехнулся Котька. – Ух. Ничего не понимаю. Блин, ведь больше чем пятьсот лет прошло!
– Сколько?? Я ничего не помню!!
– Ты потому что маленький, – рассудительно сказал Котька и почесал под капюшоном. – Раз тебе это твое настоящее платье так велико, значит, ты сюда раньше, чем следовало, попал.
– Я обратно не пойду! Ни за что!
– Да некуда уже «обратно», не бойся, – Котька снова взял его за руку. – Мост перешли… А это все равно что пересечь горизонт событий. Обратно никак. Теперь ты наш, ты – дома. Ладно, ну – идем дальше?
Котька повел по темному лесу, через поляны, через болото по кочкам, по тропинке к огромному дереву. Сташка не ожидал, что оно настолько огромное, и на мгновение замер, выглядывая сквозь ветки верхушку. И надо было забираться по толстым веткам в дупло, и Сташкин подол цеплялся подряд за все сучки. Зато узоры на платье – что ж они так пугают? – наконец-то погасли. В дупле была просторная сухая темнота и ровный пол. На ощупь Котька за тяжело звякнувшее кольцо открыл свет из люка в полу, и Сташка увидел узкую, с чистенькими ступеньками, лесенку вниз. Он все это помнил. Он придумывал эту лесенку, этот подземный дом, это дерево – сам. Он даже эту маленькую лампу придумал и причудливую ветку, прибитую к бревенчатой стене, на которой лампа висит. Под лампой на коврике стояла компания цветных сапог и ботинок, на стене висели куртки, и Сташке вдруг до злости, до слез захотелось, чтоб и его куртка тут теперь висела. Но ведь не прогонят же назад? Когда он спустился, Котька сидел на полу и распутывал узел на шнурках, Сташка тоже наклонился к ботинкам и долго соображал, как справиться с крупными блестящими застежками – но пальцы как сами вспомнили: щелк-щелк, и все; разулся. И обнаружил, что одет в толстые черные штаны, а под балахоном есть еще одно платье, покороче. Смущенно выпрямился и увидел, что на сбросившем куртку Котьке тоже платьице. Такого он не придумывал! Испуганно спросил: