Не ему первому в поселке, не ему последнему. Но отчего же известие это зацепило каждого из бригады, кто стоял на раскисшем дне котлована: и балагура Власа, и веселоглазую Шуру, и долговязого «философа» Геныча?.. Зацепило – не ударило, до черной зависти дело не дошло. Каждый нашел в себе достаточно радушия, чтобы приобнять Кочелабова за обмякшие плечи и поздравить с таким событием. Но при всем при том аукнулось: «А когда же настанет мой черед?»
Почему же ты, Влас, до сих пор неприкаян? Хвалился, уезжая из Ростова на стройку, что все у тебя будет для счастья, а только и есть – обшарпанный чемодан под общежитской койкой.
По рассказам Власа, нахрапистого круглолицого здоровяка, – таких на юге России зовут гладышами – была у него в Ростове девчонка, пригожая по всем статьям. Любили они друг друга – хоть сегодня за свадебный стол. Только из-за стола вместе идти некуда. Мать отчима привела на десять квадратов коммуналки. На заводе, где работал Влас, жилье обещали не скоро. Будущая теща все агитировала, чтоб ехали молодые в станицу – там от колхоза сразу – отдельный дом, а сама за город держалась.
Почти три года ходил Влас в женихах. Три года вытирал штанами парковые скамейки, где доводил девчонку ласками до беспамятства: и кусала губы, и смеялась, и плакала она, забывая все материнские наказы, кроме одного: «Как дашь ему все, что просит, сразу кончится твоя власть.» Так длилось, пока не выяснилось, что у Ларисы появился другой жених. С той поры Влас твердо уверовал, что жизнь его не сходится с заветной линией по одной причине – квартиры своей нет.
«Ненавижу слово «квартира», – с категоричностью любит повторять подсобница Шура, вспоминая при этом Москву, глянцевитые после дождя скамейки Тверского бульвара, пропахшую ванилином булочную за углом…
Окончив десятилетку в родной своей Тимофеевке, поехала Шура учиться в столицу: там двоюродная бабка живет, есть, где остановиться. Старенькая, шустрая розовощекая баба Ляля приняла Шуру по-царски: в отдельной комнате кровать с пуховой периной едва ли не времен нэпа, разносол не столе отнюдь не деревенский: «Кушай, золотце, кушай!»
Первое время Шуре даже не верилось, что живет она в центре Москвы, возле тех самых Никитских ворот, где венчался сам Александр Сергеевич Пушкин. Дом, правда, ветхий, облупленный, кошками пропах, но жить и в такой коммуналке можно, даже если с институтом не получится. Не получилось. Срезалась на первом же экзамене. И то хорошо – хоть сразу все стало ясно. Пришла Шура домой веселая, с тортом, а баба Люся в сторону смотрит: