– Да ну его к черту! И говорить о нем не хочу… А сынище славный у меня, Егорка. Наверное, обревелся весь у соседки, а я разгуливаю с тобой, тары-бары. Ты заходи как-нибудь, познакомлю.
Пообещал Кочелабов, что зайдет, – больше так, для приличия, уверенный, что вряд ли выберет для этого время. Другие у него были планы. Стосковался он по реке, по рыбацкой большой путине, от которой остались самые яркие впечатления детства и отрочества. Да и можно ли забыть такое: томительное ожидание «гонцов» – предводителей осенней кеты, когда замирает весь берег и даже разговоры ведутся вполголоса, чтобы не спугнуть удачу; долгие, накатывающие с низовьев по затихшей воде не то крики, не то вздохи рыбаков, выволакивающих набрякший невод: «Да-а-а-ва-а-а-ай по-о-тя-я-я-я-не-е-м»; пляшущие на волне балберы-поплавки; неистовство мощных, пружинистых хвостов лососей, мелькающих над бортами кунгасов; хваткое нетерпенье стосковавшихся по работе, облепленных чешуей рук; хриплые от возбуждения голоса; пряный вкус едва присоленной, быстро вянущей на ветру икры, похожей в ястыках на диковинные гроздья ягод; терпкий, пьянящий запах тузлука, от которого некуда деться…
Каждый год, едва начинали вытаивать из-под снега бурые гребни перекопанной экскаваторами глины, мечтал Кочелабов о том, что, может быть, этим летом удастся ему взять отпуск в августе. Приедет он домой, и – сразу на тоню, на самую дальнюю, у лимана, где вольно раскинула свои палатки артель, где все будет в сладость: и долгие часы безделья, когда рыбы нет, и азартная торопливость в работе, когда навалятся с океана косяки рыбы. Лучшего отдыха от стройки Кочелабов и представить не мог.
В прошлом году наконец-то все сложилось, как намечал. На другой же день, после вечера в клубе, добрался Кеша с оказией на отдаленную тоню, зачислили его в бригаду и чуть ли не три недели до саднящих ночами мозолей таскал он с рыбаками скользкую подбору. Отсырел, почернел, но душой отмяк на просторе, и деньжонок – худо ли, бедно ли – заработал, и кеты засолил для дома – тоже не последнее дело. Можно было б еще на пяток дней остаться: время позволяло, рыба хоть слабенько, но шла, и бригадир премиальных сулил подбросить, да затосковал Кочелабов, закручинился.
В звонкие и сухие, овеянные прохладой дни, когда над лиманом отстаивались редкие облака и у вешал, где латал он рваную дель, буравили тишину мухи, на душе было благостно и светло. Легко и свободно чувствовал себя Кочелабов в круговерти путины, в самой чертоломной работе. И лишь вечерами, в духоте палатки, под ленивую перебранку артельщиков настигали Кешу разные видения и мысли.