Вместо ответа дед попросил Августу подать ему с тумбочки альбом фотографий. На одной из них, порыжевшей от времени, четверо солдат, натужась, выталкивали из грязи сорокапятку. И в крайнем солдате, без подсказки, можно было узнать чернобрового, с залихватским чубом их собеседника.
– Вот с этой пушчонкой до Пскова и дошел, на здоровье не жаловался, пока осколок в загривок не поцеловал.
«Что ж он раньше той фотокарточки не показывал, не давал сплетням окорот? – подумал Кочелабов. Неужто обошли его стороной бабьи пересуды?»
– Поправитесь, – убежденно сказала Августа.
– Поправиться, быть может, и поправлюсь, даст бог, – вздохнул Гуров. А здоровья-то уж не жду. В мои года – какое там здоровье. Вы молодые – вам жить… А ты, милка моя, – ткнул он жилистым пальцем в Кочелабова, – правильно на жизнь смотришь. Ребенок, чей ни будь, разве помеха в жизни? Да столько их еще наробите вместе, помяни мое слово…
Августа, фыркнув, выскочила из-за стола.
Найдя ее за домом, в ягоднике, Кочелабов едва не поверил, что собирается Августа исполнить обещанное. Вот поправит сейчас одеяльце на Егорке и покатит домой.
– Пень старый! Язык-то без костей, вот и молотит, вот и… И ты тоже хорош поддакивать: да, да, – передразнила она Кочелабова. Он то ладно – нашел золотце: милашка, букашка. Дура я, толстая и некрасивая дура. Не слепая, все вижу.
– Будет врать-то, какая ты дура? И не толстая вовсе, чего наговариваешь?..
– Была бы умная, училась бы сейчас в городе и горюшка не знала. А тут не сыщешь даже, куда девать себя.
Кочелабов жалостливо обнял Августу, и та затихла, сжалась, будто хотела стать совсем маленькой. Под его ладонью поймано затрепетала какая-то жилка. Заполошное, ускользающее биение ее подействовало на Кочелабова сильнее, чем сами слова: и боль Августы за свою неустроенность, и досада на языкастого деда, и боязнь, что Кеша по-своему истолкует это застолье – все смятения и тревоги просочились в него, как в сухой, потрескавшийся от влаги суглинок.
– Ты хорошая девчонка, Ава, – сказал Кочелабов.
– Баба я, Кешенька, баба.
– А я вот поглядел сегодня – девчонка, правда, как тогда.
Она засмеялась, и веря и не веря его словам.
– Скажешь тоже. Где-то подмазываться научился.
– Не, не умею. Иногда, знаешь, и хочется, ехор-мохор, а не умею. Я ведь тоже дурачок, без вранья.