Комната, также обшитая дубовыми панелями, оказалась огромной. Кровать тоже была дубовой, с балдахином на четырех столбиках. Покойный лежал поверх стеганого одеяла в одной пижаме, в петлицу была воткнута маленькая веточка остролиста, чрезвычайно колючая, с засохшими ягодами. Нос Харкервилла торчал вверх, изъеденный оспинками и рубцами, как побитый в дальних плаваниях непогодой нос корабля. Глаза были плотно закрыты, словно он сам зажмурился, широко раскрытый рот забит чем-то похожим на рождественский пудинг, шишковатые руки с неожиданно длинными ногтями, измазанными какой-то мазью, сложены на животе. На голове у него красовалась корона из китайской шелковой бумаги, вероятно, выстреленная из хлопушки. На массивном прикроватном столике стояла лампа, включенная в режиме приглушенного света, пустая бутылка из-под виски, пузырек из-под пилюль с аптекарским ярлычком, тоже пустой, открытая жестяная баночка с отвратительно пахнувшей мазью – на ярлычке значилось: «Харкервилл. Восстановитель волос», – маленький термос, уже использованная рождественская хлопушка и рождественский пудинг, еще не вынутый из формы, но из его верхушки кто-то пятерней выдрал большой кусок. Тут же лежала записка.
Конец ознакомительного фрагмента.