– Да брось ты! Мы его едва знаем. Как тебе такое в голову взбрело!
– Пожалуй, ты прав. – (Я подумал, не сидит ли Дэвид в той же комнате.) – Можешь дать нам знать, если тебя пригласят?
Одержимость Дэвида начинала угнетать. Он, очевидно, уже завел привычку время от времени небрежно упоминать Чарльза в разговоре и настроился, что так теперь будет всегда, и настоящим бесчестьем для него было публичное исключение из круга близких друзей Чарльза.
– Ладно, – обещал я. – Но меня точно не пригласят.
Но вышло так, что месяц спустя, за десять дней до свадьбы, меня пригласили. Наверное, кто-то из гостей в последний момент отказался. Через неделю, за три дня до великого события, двенадцать приглашенных должны были лететь в Париж. Билет мне доставил курьер на велосипеде, и от меня требовалось только быть готовым к назначенному часу, когда за мной заедут. Самолет вылетал из аэропорта в Сити. Вместо того чтобы позвонить Изабел, я набрал номер Эдит:
– Меня позвали на мальчишник к Чарльзу.
– Знаю. Я ни при чем, он сам так решил. По-моему, будет весело, как ты думаешь? Обожаю парижский «Риц».
– Дэвида, я так понимаю, не пригласили?
– Нет. Все устраивают и оплачивают Генри Камнор и Питер, дядя Чарльза, так что он не может всех пригласить.
– Чур, не я сообщу об этом Дэвиду.
– Я уже сказала Изабел. – Эдит помолчала. – Честно говоря, они начинают меня утомлять. Изабел мне очень нравится, но они все время стараются быть такими «лучшими друзьями». Я чувствую себя героиней Анжелы Брэзил. В конце концов, я не очень хорошо знаю Дэвида, а Чарльз с ним едва знаком.
– Милая моя, – глубокомысленно заметил я, – это только начало.
В три часа пополудни в следующую субботу шофер в форменной куртке и фуражке позвонил в мою полуподвальную квартирку и схватил багаж, ожидавший его у порога, чтобы отнести в машину. Я позволил себе купить новый чемодан в честь знатной компании, с которой мне предстояло путешествовать, и потому мне было особенно досадно, когда шофер на лестнице шарахнул его об угол и выломал одну из ручек. В результате, несмотря на мою опрометчивую расточительность, всю дорогу я чувствовал себя оборванцем. Sic transit gloria mundi[9] или, вернее, sic transit gloria transit[10].
Генри Камнор уже сидел в машине, его тучные телеса растеклись по заднему сиденью в широких складках рубашки от «Тернбулл и Ассер», так что свободной оставалась только узенькая полоска кожаной обивки. Усаживаясь рядом, я чувствовал себя Кэрри Фишер под боком у Джаббы Хатта. С Генри я был чуть-чуть знаком, судьба распорядилась так, что мы учились в одной школе, только в разные годы, и это служило мне некоторой защитой от его избранности, правда очень слабой. В любом случае я знал, чего от него можно ожидать, потому что Эдит с большим юмором описала мне свое «первое свидание» с Чарльзом.