А она внука, когда с ремнём догнать его, шустрого, как курья дырка, не может, – Колодником или Каторжником, а чаще всего – Окурком Замусоленным. Рыжий-то он, говорит она про внука, потому, что мать с отцом к костру лежали близко на покосе. «Пошто это, Гестапо?» – спрашивает её Рыжий. «Да пото, Колодник Крапчатый, что обожглися», – отвечает ему бабушка. «Чё к чему городишь, Фюрер?!» – говорит ей Рыжий.
И я вот тоже что-то не пойму, к чему она всё это клонит? Ну, про себя саму она тогда, пожалуй, и талдычит: «Два раза в жизни человек глупый – малый да старый», – хотя кивает при этом на Ивана Захаровича, мужа своего. Стоят друг дружки. «Чук и Гек, – говорит про них Рыжий. – Поживи вот с такими… Никаких нервов не хватит». Сочувствую другу.
– Здравствуйте, хозявы, – говорит Марфа Измайловна. Запыхалась.
Занавеска передо мной сдвинута, чтобы тепло по всей избе гуляло, – всё вижу, видно и меня.
Николай и Нина сидят за столом, завтракают. С другой стороны стола устроился отец, читает, развернув к окну газету. Через наледь на стёклах сквозит с улицы розовый свет, будто утонула она, улица, в клюквенном или брусничном морсе.
– Здрасте, – здороваются с Марфой Измайловной брат и сестра.
– Приятного аппетиту, – говорит им она.
– Спасибо, – отвечают.
«Спаси-и-ибо», – мысленно их передразниваю. «Не поперхнитесь, – думаю. – Ну, я вам чё-нибудь да сделаю… а то жуют там, расфуфыры».
Отложив газету, поздоровался с Марфой Измайловной и отец.
– Проходи, садись, – приглашает гостью мама.
– Да на минуту забежала… Сидеть некогда – обед своим готовить надо, – говорит Марфа Измайловна, тяжёло дыша и всё же опускаясь на предложенный ей мамой стул. Грузная Марфа Измайловна, обширная, ещё и в полушубке – стул под ней пропал как будто, будто она повисла прямо в воздухе.
– Тепло у вас, – говорит Марфа Измайловна, – русским духом, живым пахнет.
– Ну, дак и топим, не стихаем, – говорит мама.
– А как тут не топить, – говорит Марфа Измайловна. – И у нас та же язва… Дров уж сколько вон уханькали. Без дров к весне, наверное, останемся… А не топи, совсем идь околешь. Давно морозов таких не было. Не помню. Ваш ещё спит? – спрашивает она, углядев меня за занавеской.
– Лежит, – отвечает мама.
– А наш уже на санках покатался, неуёмный.
– Видела, – говорит мама. – Думала, кто там мелькает, по угору?… Не поняла, в потёмках-то, сначала… Да чё-то скоро убежал?