И тут, как солнца луч из-за туч пробился, до меня дошло: «Вон оно, оказывается, в чём дело. Это полковничихи работа. Больше некому. Она натрепала. У них ведь с ним в последнее время вроде как романчик служебный наметился, ну она и проболталась. Ах, ты, девка продажная, стерва лупоглазая! А я-то думаю, что он несёт, темнила».
Прервав своё молчание, я пустил пробный шар в совершенно дружественном тоне:
– Если ты думаешь, Кирилл, что ты зря пребывал в космосе тысячу дней, поскольку тебя не возьмут в первую экспедицию на Марс, то ты глубоко ошибаешься. Окончательное решение насчёт тебя пока не принято. Если ты будешь вести себя адекватно и не выкидывать странные номера, то, вполне возможно…
Однако, не дослушав до конца, Кирилл перебил меня:
– Мне абсолютно всё равно, допустят меня к полёту на Марс или нет. Мне также абсолютно всё равно, разрешат мне остаться на орбите или не разрешат, так как с этой минуты я больше не подчиняюсь никаким командам. Салют, господа-начальники! Я больше вам не слуга.
И отключился.
Я посмотрел на погасший экран монитора, скорчил сверхудивлённую рожу и разразился длинным многоступенчатым ругательством.
Физиономия у министра была отёкшая, словно он только что вылез из центрифуги. Хотя, что такое центрифуга, и как она выглядит, думаю, он знал смутно. Министр восседал за советским, ещё той эпохи, столом, тяжёлым, массивным, основательным, изготовленным из морёного дуба. Стол был заставлен телефонами, пресс-папье, различными канцелярскими принадлежностями. Имелась также и хрустальная пепельница, доверху заполненная окурками от сигарет. За спиной министра висел большой портрет президента. Президент хитро улыбался и как бы говорил мне: «Раз ты Дятел, значит, должен стучать».
– Так ты полагаешь, что Аверин сошёл с ума? – спросил министр, внимательно посмотрев на меня сквозь толстые линзы очков. Уменьшенные глазки министра напоминали поросячьи.
– Полагаю, – ответил я слегка дрожащим от волнения голосом. – Видимо, сказалось длительное воздействие космоса. Тысяча сто восемнадцать суток на орбите – всё-таки немало.
Я сидел на шатком, неудобном, твёрдом, как камень, стуле напротив стола министра, а министр рассматривал меня, словно музейный экспонат, и задавал вопросы.
– С медиками советовался? Что говорят?
– Медиков не подключал из-за боязни утечки информации.