Фильмохранилище организовали в прекрасно оборудованном подвале. Раньше фильмы снимали на горючую пленку, и все боялись пожаров. Евгений Владимирович как-то так придумал со знакомыми инженерами, что в случае огня подвал заливало водой. Причем подвал был разделен на автономные отсеки, как «Титаник», хотя в данном случае это не совсем уместное сравнение.
Я с дедом во всем этом обустройстве принимала самое деятельное участие, дед был старинным знакомым Евгения Владимировича, он у него снимался, фильм сохранился, у меня есть на диске, берегу. Отца я не помню, он от нас ушел, мне было год или два, мать билась со мной одна, не снесла жизни, ослабла и ушла в мир иной, – дед в него верил, а я – тогда – нет.
Квартирка у нас была крохотная, в первом этаже, одна маленькая комната, я ее очень любила. Окошко выходило в сад, летом я его отворяла и сидела на подоконнике. Дед сторожил в будке на входе, проверял пропуска. Был еще приходящий сторож, они работали с дедом посменно; его я плохо помню, какой-то рыжеусый, пахло от него всегда хлебом, приятно.
Смены бывали ночные, по ночам киноотдел не закрывался, и съемки по ночам, и какие-то совещания.
В эвакуацию так уговаривал Евгений Владимирович деда поехать, но дед нет, ни в какую. Кто за домом присмотрит? Мы все называли киноотдел домом. Ауж как меня уговаривали, оба они, и дед, и Евгений Владимирович уговаривали. Но я ни за что, – не хочу, хоть вяжите, веревки перегрызу и сбегу. Уперлась, не переломили. И дед доволен был, я чувствовала. Хотя и боялся за меня. Как оно все обернется, кто же знал.
Бумаги мы не жгли, а почти вся Москва жгла бумаги, пепел летал над Москвой в те дни. Мы всё снесли в подвал, весь архив, разместили. Техника поехала с нашими в Казахстан, там они на объединенной студии потом работали вместе со всеми, не только сны, боевые сборники тоже снимали. Война. А мы с дедом все заперли, за всем смотрели, когда воздушная тревога, забирались на крышу, тушили зажигалки. Дед говорил, что Москву не возьмет немец, никогда.
У меня появилось развлечение, запретное, в общем, я и деда соблазнила. Кинопроектор в зале оставался, его в эвакуацию не взяли, а я была смышленая, сообразила, как пленку заряжать, как чего, и мы с дедом, случалось, устраивали себе киносеансы, смотрели чужие сны. Деду очень полюбился один про Париж, это я по Эйфелевой башне поняла, что Париж. Насколько я могу сейчас по памяти судить, снимали и в самом деле в Париже. Барышня в этом сне пила кофе за крохотным столиком, он стоял прямо на мостовой, и нам с дедом это было чудно. Барышня сидела не одна, с молодым человеком, они всё молчали и не смотрели друг на друга, он курил длинную папироску, вдруг голубь опустился к ним на стол, они растерялись, а голубь нахально топтался по столу, крошку какую-то склюнул. И вдруг взлетел, и они оба головы подняли и глядели, как он становится точкой в небе.