– Я тебя никуда не отпущу!
Маша помогла мужу подняться, усадила на диван. Затем включила чайник и, достав банку с медом, разложила его по тарелкам.
Максим посмотрел в окно. На улице, нарушая темноту, светил тусклый одинокий фонарь. Рядом с ним бегала дворняга, иногда тявкая и скуля. Максиму стало жалко дворнягу – ему захотелось взять ее к себе и ухаживать за ней. Вдруг он подумал, что хочет сына или дочку. Хочет ребенка, чтобы заботиться о нем. Он осознал это так ясно, что ему даже стало больно: почему он потерял столько времени? Они потеряли!
– Маша, я хочу ребенка! – сказал он и встал с дивана.
Жена слегка опешила от услышанного и даже закашлялась.
Поставила чашку с чаем на стол и уставилась на мужа.
– Чего? – Она все еще делала вид, что не расслышала.
– Я хочу ребенка!
– Но ты же… – неуверенно начала она. – Вроде бы ты всегда говорил…
– Ну и что? Мало ли что я говорил? А сейчас я передумал! Бывает!
– Хорошо… как скажешь, – тихо произнесла она и опустила глаза.
– Я люблю тебя, Маша! – сказал он неожиданно для себя.
Жена ничего не ответила, а лишь села ему на колени и нежно обняла. И тут до него дошло, что он никогда ей такого не говорил. Что сказал эту фразу ей первый раз в жизни. И от этого ему стало больно и жалко – и ее, и себя. Жалко до боли. Он жадно прижал к себе Машу и заплакал.
– Успокойся, милый, все ведь хорошо, – тихо говорила она и гладила его по голове.
За окном появились первые лучи солнца. А бездомная голодная собака все так же скулила, нарушая ночную тишину.
Через несколько минут они заснули.
Здание института располагалось рядом с метро на севере Москвы, в часе езды от дома. Это было старое массивное советское строение. Не сказать чтобы красивое, но и не слишком страшное. В общем, рядовое советское здание. Таких по всему бывшему Союзу насчитать можно не одну тысячу.
Максим подходил к нему и по пути считал этажи. Их было семь. Тоже – не много и не мало.
От всей этой ординарности и обыденности Максиму стало грустно. Он понял, что теперь вся его жизнь будет связана с этим зданием. В лучшем случае лет через тридцать он станет директором института, скорее же всего так и будет прозябать заведующим лабораторией. Устройство этой, по сути министерской, системы было незыблемо. Человек попадал в нее, пристраивался, а дальше уже плыл по течению. И так всю жизнь.