Волчата выли теперь очень часто: нелегко вольному существу на цепи, в неволе!
Бывало, не успеет ещё как следует стемнеть, а они уже начинают своё унылое: «У-ууу, у-ууу!..»
Мы заметили, что собаки научились выть по-волчьи, а волки… лаять, совсем как собаки.
Отец сначала не верил, а потом сам убедился в этом. Как-то Дианка лаяла. Я пошла и позвала отца. Он услыхал, удивился и сказал, что это большая редкость.
Чтобы облегчить волчатам неволю, мы водили их в поле, за город. Чуть только выпадет свободная минутка, возьмём цепочки в руки и идём гулять. Волки прекрасно бежали в поводу. Но вот в чём беда: уж очень мы были плохими товарищами для них в ходьбе. Мы, бывало, находимся до того, что хоть языки высовывай от усталости, а они только ещё во вкус входят.
Им всё-таки не хватало движения, и они старались сорваться с цепи. Они наловчились отвязываться. Нажмут каким-то образом скобочку у цепи – и снимут её с кольца у ошейника.
Когда они отвязывались, все домашние бежали за мной. Волчата подходили только ко мне. То и дело слышалось:
– Ну ты, Сестра Волков (это меня так прозвали), иди привязывай своих красавцев!
Как-то перед Новым годом я услышала крик:
– Томка сорвался и убежал к соседу!
Я – как была, без пальто, без шапки, – выскочила во двор. Чтобы не бежать круго́м, через улицу, я бросилась напрямик, через сад. Дорожек в саду не было, а снег лежал по колено.
Ещё издали через решётку забора я увидела, что посреди соседнего двора стоит Томчик, а на крыльцо выходит сосед с ружьём.
– Подождите! – закричала я что есть силы. – Подождите!.. Я сейчас!.. Я привяжу!.. Не стре… – Голос у меня сорвался. Я увидела: сосед поднял ружьё…
Раздался выстрел, и Том как подкошенный свалился на снег.
Я добежала… швырнула в соседа цепью, ухватила его за тулуп, трясла изо всех сил и повторяла:
– Ах, вы!.. Вы…
Собралось много народу. Все шумели, кричали.
Я положила мёртвую голову Тома к себе на колени и, сидя около него на снегу, горько-горько плакала.
Не помню, как мы вернулись домой, как принесли Тома…
В тот же вечер я, простудившись, слегла в жестоком жару.
Я пролежала в постели почти два месяца.
Оставшись одна, без Тома, – а тут ещё и я заболела, – Дианка совсем затосковала. В первые дни она даже от еды отказывалась, выла, металась; все думали, что она издохнет.