– Где твой отец? Приведи его ко мне!
– Ан нет его, помер, – отвечал Лёшка.
Высокий юноша несколько минут сосредоточенно поглядывал то на бот, то на Лёшку.
– А ведь правда твоя, парень, – промолвил он вдруг. – Мейнгер, вели-ка бот вытащить на Яузу.
– Нельзя! – сердито ответил Тиммерман. – Он повреждён. Его надобно умеючи починить, поставить новую мачту, потом натянуть снасти и паруса.
– Нет ли поблизости человека такого, который умел бы скоро всё это сделать?
Тиммерман сдвинул шляпу на затылок.
– Есть.
– И ход покажет?
– Покажет.
– Кто таков?
– Карстен Брандт, старик, служил пушкарём на российском корабле «Орёл» под командой капитана Бутлера. Ходил в Астрахань.
– А нынче чем занят?
– Плотничьими поделками.
– Приведи его ко мне!
Юноша повернулся к Лёшке:
– А ты оставайся, сторожи Фёдора. Придёт время – возьму тебя вместе с ботом. Моё слово верное. Доволен?
Лёшка не отвечал. Юноша потрепал его за вихор и обернулся к голландцу:
– Гей-гей, за мной, мейнгер! Дело есть!
И он побежал прыгающей походкой так быстро, что тучный Тиммерман едва поспевал за ним.
Когда бомбардир ушёл, Лёшка подбежал к Фёдору и спросил у него шёпотом:
– А он не расскажет?
– Кому?
– «Кому»! Царицыным людям!
– Нет, не расскажет. Он не таков.
– Кто он? Небось боярский сын?
– Нет, это сам царь Пётр, – торопливо сказал Троекуров. – Скорее запирай ворота! Я слышу – опять кого-то несёт!
Это была Лёшкина мать. Она накинулась на Лёшку, который в остолбенении глядел вслед юноше-бомбардиру.
– Ты с кем тут говорил?
– Я… я ни с кем. Тут не было никого.
– Ан нет, я двоих видела! Оба в заморском платье. У меня, чай, не на спине глаза. Что-то здесь неладное творится, у нас в сарае! Ну, погоди маленько, уж я тебя! Дай срок!
Мать погрозила Лёшке своим могучим кулаком и скрылась за домом.
Лёшка сразу почувствовал недоброе, но удержать мать был не в силах. Он тщательно запер дверь сарая и пошёл к пруду, опустив голову. А беглый капитан Троекуров сидел в темноте, подперев лицо обеими руками, и слушал, как куры кудахчут над его головой.
На следующее утро пришли два молодца́ в кафтанах и шапках, шитых золотом. У одного была бородка русая, у другого – тёмная. Тот, который был потемнее, держал в руке большую алебарду[19].
– Сторожиха ты? – спросил он Лёшкину мать.
– Я, батюшка…
– Намедни ты приходила с жалобой?