Общее
впечатление – дикий китч, но тот же Матиас смотрел на свой дом с гордостью.
Потом перевел
взгляд на меня.
- Ты, небось, ничего такого и не видела в
своей глуши!
Я вспомнила
Москву, и с чистым сердцем ответила:
- я и роскошнее видела. Подумаешь, домик.
Мариса стиснула
мою руку. Матиас сверкнул глазами, и принялся подниматься по левой боковой
лестнице.
- А чего не по центральной? – шепотом спросила
я у подруги.
- Там вход в бальный зал. Через него проходить
неудобно.
Ыыыыыы!
Шикарная
планировка! Почему архитектора, который это придумал, кирпичом не зашибло? Хотя
чего тут думать?
Стиль
«дороХо-боХато» вечен и неизбежен везде, де есть нувориши.
Так что я
махнула рукой и стала подниматься за Марисой.
В гостиной нас
уже встречали. И да – я оценила и мраморные полы, и золочение везде, где можно,
и алые драпировки… такими любой бордель не побрезговал бы.
Я даже платье на
женщине оценила. И жуткий диссонанс, который оно представляло.
Тяжелое, темное,
полностью закрытое. А женщина симпатичная, ясно, в кого и Матиас пошел, и
Мариса. Так подруга и будет выглядеть через двадцать лет.
Только вот…
лучше бы не так, потому что под внешней красотой проглядывает такая тяжелая
жутковатая усталость, что мне даже страшно становится. Эта женщина давно и
прочно живет ради детей. Судя по взгляду, которым она смотрит и на Марису, и на
Матиаса, она не просто их любит. Это больше, чем любовь.
Хороший тренер
еще и хороший психолог. Не самый плохой, иначе не сможешь сделать группу из
отдельных личностей. Да что там!
Даже кого и в
какой ряд поставить на тренировке, и что при этом сказать – и то важно! Никто и
никогда не задумывается, но, к примеру, тем, кто никогда не тренировался, надо
видеть, что делает тренер. А в первый рад их не поставишь – смущаются. И таких
деталей очень много в моей работе. Приходится быть наблюдательной.
Сейчас я хорошо
вижу, что женщина с любовью смотрит на Марису и Матиаса, а вот Матиас глядит
даже с легким презрением. Мариса мать любит и жалеет, но надеяться на нее не
может.
Любовь – это
много или мало? Если ты не можешь ничего сделать для любимых?
Отца семейства я
оставила на сладкое.
Маркус Лиез. А
мать – Элия Лиез. Ясно, кто детей называл.
Маркус Лиез был
одет под стать своему дому. Роскошный алый бархат, золотое шитье, золото на
всех местах. На его жене, кстати, тоже. Платье темное и скромное, закрытое и
глухое, а драгоценностей только на попе нет. В ушах, на шее, на руках, даже в
волосах – золото и камни. Наверное, у нее жутко болит голова.