Дело-то может и хорошее, но, сомневаюсь, что Ника когда-либо ещё будет играть с Ритой. Сюда она не вернётся.
Даже когда суну Саше под нос новый тест ДНК, где будет чёрным по белому указано, что он отец Риты.
В голове моей начинают кружиться приятные картинки, как раскаявшийся муж ползает на коленях и умоляет вернуться, приговаривая, что дурак, что поверил матери, что ему никто не нужен, кроме нас с дочерью.
Не у меня проси прощения, - скажу я назидательно, - у Риты!
Вот с такими мыслями я, наконец, дохожу до парадной. Пока поднимаюсь на лифте на этаж, перебираю, что ещё надо обязательно взять с собой, кроме документов.
На нашем этаже много квартир, это частый минус высотных новостроек. Морщусь, слыша музыку, разлетающуюся по длинному коридору. Да и не сразу понимаю, что это доносится из-за нашей двери.
Саша дома?
Застываю с ключом наготове.
Что делать? Уйти? Нет… куда я без паспорта? И документы Риты нужно взять: свидетельство там, полис хотя бы.
А что, если начнёт выговаривать мне ещё круче, чем вчера? Если руку поднимет?
Да и пускай, если так.
Решаясь, отпираю дверь. Но медлю, едва переступив порог. Прислушиваюсь.
Весёленький шансон… Это что-то новенькое. Не помню, чтобы муж интересовался подобным репертуаром.
Не раздеваясь, прохожу глубже в квартиру и заглядываю на кухню.
И вздрагиваю от неожиданности.
На моей любимой кухне, обставленной со вкусом и трепетом, орудует какая-то брюнетка. Она невысокого роста, но на приличных каблуках, с длинными прямыми волосами и ровным игриво вздёрнутым носиком над пухлыми, явно подколотыми губами.
- Ах Люба, Любонька, целую тебя в губоньки, - чуть хрипловато напевает она, расставляя канапе на тарелке.
От шока пальцы мои ослабевают, и ключи, выпавшие из ладони, с громким бряньканьем бьются об пол именно в тот момент, когда в мелодии возникает короткая пауза.
Брюнетка вздрагивает, прищуривается и смотрит на меня не по-доброму. А потом изо рта её вылетает что-то наподобие:
- А… это ты…
Она переступает с ноги на ногу, и её туфли громко цокают по светлой плитке, будто она породистая лошадь с золотыми подковами. Она явно не моя ровесница, ей ближе к тридцати, наверное. Очень ухоженная, лощённая, знающая себе цену и за словом в карман не боящаяся полезть. Такую наглость в себе взрастить невозможно, с ней надо родиться.