За Надей тянулся шлейф ее родственников, практически врагов народа. Она уже много лет работала в районной больнице и была уверена – это самое большее, на что она могла рассчитывать в жизни. Она ни с кем не встречалась, хотя мужчины обращали на нее внимание. Ей совсем никто не нравился, а просто так, лишь бы был, она не хотела и думала, что умрет старой девой. И на всякий случай всегда молчала. Любое ее слово могло быть не так истолковано, любое ее мнение воспринималось с предубеждением. Она прослыла букой, одиночкой, зазнайкой, и ее даже не пригласили на лекцию профессора Светланова, приехавшего из Москвы. Она познакомилась с ним потом, в больничной столовой. За одним из столиков он увидел хрупкую и грустную девушку. Коллеги сидели по двое, по трое, болтали, обсуждали свои дела. А она была совершенно одна, и он, отмахнувшись от свиты, направился к ней. Влюбился сразу и в ее темные глаза, и в тихий потусторонний голос, и в бледную кожу, под которой мерцали тонкие голубые жилки. Она выглядела такой трогательной, загадочной и нежной, что сразу захотелось защищать и оберегать ее от всех бед, сделать ее спокойной и счастливой. И коллеги, и сама Надя предупредили его, что она не на хорошем счету у власти. Что из-за этого знакомства у него могут случиться неприятности. Но зато сам Владимир Михайлович был на слишком хорошем счету: за большой талант, за золотые руки и за несколько спасенных жизней Очень Важных людей.
В городе на Неве ему оставалась еще неделя. И когда начался отсчет дней, приближающих отъезд, он поставил себе цель уговорить Надю выйти за него замуж и согласиться переехать в Москву.
На следующий вечер они пошли гулять и бродили по Петербургу всю ночь. Владимир Михайлович держал Надю под руку, и им обоим не верилось, что вот так просто, в больничной столовой, можно встретить родного человека. Гуляли по темным городским улицам, болтали, смеялись, рассказывали друг другу всю жизнь «до». И в районе одного из переулков за ними стала следить пара глаз. Мелькая неслышной тенью вдоль стен, укрываясь в арках, преследователь еще с полчаса шел за ними, а потом решил – можно.
– Дяденька, а дяденька! Ты и вправду такой добрый, как прикидываешься?
Маленький мальчик в грязном пальто с короткими рукавами, в заломленной на бок ободранной ушанке, снятой с головы какого-то взрослого, и с чумазой мордашкой дергал Владимира Михайловича за рукав.