- Вот чёрт, - сказал Петров. – Верно. Ты же
Шаниязову вместе с его охраной память стёр. По щелчку пальцев,
можно сказать. Где гарантия, что и эта штука с весами… Хотя, нет,
не может быть. Да и зачем тебе это? Легко же
проверить.
- Именно, - сказал я. – Проверить. Вот он и
станет проверять. Долго и скрупулёзно. Лично я – только «за».
Обеими руками. Мне спешить некуда.
- А ты не прост, парень, - сказал капитан
Петров, помолчав. – Ох, не прост.
- Это дубли у нас простые [1], - сказал
я.
- Один-один, - засмеялся капитан. – Хотя, нет,
вру. Пожалуй, ты ведёшь.
Всё вышло практически в точности, как думали мы
с Петровым. Наутро за завтраком генерал-лейтенант сообщил, что мы
сегодня же возвращаемся в Ташкент.
- Скоро сказка сказывается да нескоро дело
делается, - продолжил он в ответ на мой вопросительный взгляд. – А
ты как думал, - сразу в дамки?
Я хотел сказать, что такая мысль была, но не
сказал.
- Так не бывает, - продолжал Бесчастный и мне
показалось, что за словами он хочет скрыть некоторую свою
растерянность. Ладно, растерянность – громко сказано.
Неуверенность. Сомнения. Видимо, тоже надеялся на стремительный
проход в дамки. – О родственниках своих и Кофманах не беспокойся –
поможем им переехать в Россию от греха подальше. Юрий Владимирович
дал добро. Тут и деньги неучтённые пригодятся, кстати, - он выбрал
на тарелке маленький бутерброд с красной икрой, целиком отправил
его в рот, прожевал, запил кофе.
- А родители Наташи? – спросил я. – И сама
она?
- Да, конечно, - кивнул Бесчастнов. – Насколько
я понял, отец Наташи прекрасный специалист, такие нам и в России
нужны.
- Я вас прошу, Алексей Дмитриевич, проследите
лично. Очень буду вам обязан.
- Иногда мне кажется, - задумчиво промолвил
генерал, что тебе не тринадцать лет, а все сорок.
- Иногда мне тоже так кажется, - сказал я. –
Травма головы, как выяснилось, оборачивается очень странными
вещами.
- Это правда, - согласился Бесчастнов. – Знавал
я человека, который после серьёзной контузии вдруг понял, что знает
французский. Причём в совершенстве. Но не современный, а тот, на
котором говорили во времена Наполеона.
- Да ладно, товарищ генерал, - сделал большие
глаза старший лейтенант Боширов.
- Вот тебе и «да ладно», - передразнил
Бесчастнов, чьё настроение по неведомой мне причине вдруг
улучшилось. – Говорил, понимал, читал и писал. При этом! – он
поднял вверх палец. – У него изменился почерк. До этого писал, как
курица лапой, а тут – каллиграф, да и только. Стали мы копать. На
всякий случай. И знаете, что выяснилось? – генерал сделал эффектную
паузу.