— Мой стар... — я откашливаюсь и немедленно поправляю себя. — Вы разговаривали с папой? Что он вам напл... — боже всемилостивый, чудовищно тяжело выражаться в данной ситуации без употребления брани. — Что он говорил обо мне?
— Пожаловался на докучливую дочь, — почти невозможно определить, с удовлетворением светловолосый Кирсанов двигает ртом, или осуждает. — Попросил об одолжении, чтобы приструнить тебя. Мы, конечно, любезно согласились оказать паллиативную помощь, но не уверены, что твоя несносность поддается излечению.
— До свидания, — я закатываю глаза, подрываюсь с места и, хватая дизайнерскую бежевую сумку от «Givenchy», иду к выходу.
— Кто-то разрешал тебе уходить, Даниэла? — вонзается в спину едкий голос Ромы. Бас прокатывается вибрационной волной по кабинету, и на мгновение мне мерещится, что даже пол чуть рябит под подошвой моих лодочек.
— С каких пор у тебя есть право запрещать мне делать что-либо? — я фыркаю, ускоряя шаг.
Внезапно чужая ладонь накрывает мое предплечье и тянет назад. Я теряю равновесие на обороте и смягчаю падение на колени, выставив вперед ладони.
С возмущенным восклицанием «Эй!» задираю голову и рычу на возвысившуюся фигуру Кирсанова-старшего.
— С тех пор, как мы, — подчеркивает он интонационно, обобщая себя и братьев, — дали обещание Лаврентию Андреевичу. Вернись на место, ответь на перечень стандартных вопросов и приступай к своим новым обязанностям.
— Не хочу.
Рома скалится и наклоняется ко мне.
― Ты ничуть не изменилась, Дана, ― шипит мне в губы и скользит ладонью по напряженной шее. Несильно давит на яростно пульсирующую сонную артерию.
Я в ужасе, но сохраняю непроницаемую бесстрастность снаружи и умудряюсь смотреть на мерзавца Кирсанова свысока, позорно опущенная на четвереньки перед ненавистными боссами, которых когда-то унижала и ставила на колени перед собой.
Мой камуфляж был бы безупречен, если бы не подергивающаяся верхняя губа.
А еще на мне нет колготок, и тугая юбка задралась до середины бедра.
Кирсанов и его братья скалятся, мечтая протащить меня через унижения.
― Ты поплатишься, ― шепчет Рома и вдруг рывком склоняется ближе, оттягивая мою нижнюю губу.
Я ругаюсь и плююсь в него.
Он смеется.
― Тебе конец, дорогая.
― Отвали! ― я отпихиваю его и пячусь назад. Поднимаюсь с пола и чуть ли не бегу к выходу.