"
Блонди вещает за регистрационной стойкой:
— У Лаврентия Андреевича сейчас совещание.
Не останавливаясь, я разворачиваюсь на каблуках и шествую в обратном направлении. Вылетаю из приемной, шествую к конференц-залу и бесцеремонно толкаю от себя тяжелую металлическую дверь. Она открывается туго, но бесшумно.
Дюжина толстощеких лиц, присутствующих на совещании, поворачиваются ко мне. Пузатые мужички в одинаковых черных костюмах ошарашены тем, что кому-то хватило наглости вмешаться.
Включая моего отца, восседающего во главе советников и исполнительных директоров. Постукивая колпачком ручки по стеклянному столу, он замирает.
— Дана, — произносит со смесью шока и возмущения. — Выйди.
Я скрещиваю руки на груди.
— И не подумаю.
— Даниэла, — повторяет с нажимом.
О, я отлично знаю этот его тон. Но яблоко от яблони, как говорится.
Стою на своем, не сдвигаюсь ни на миллиметр, внимательно изучаю его лицо с крупными чертами. Папа бросает ручку на стол, потирает приплюснутый кончик крупного носа и бормочет извинение своим коллегам.
— Продолжим через несколько минут, — произносит им, роняя пустую улыбку.
Приподнимается и, чуть прихрамывания на левую ногу (бурные армейские годы), идет в мою сторону. К счастью, внешностью я пошла в маму — темпераментную итальянку, которую мой непритязательный отец подцепил в баре где-то на сицилийском берегу двадцать семь лет назад. У них завязался бурный роман, закончившийся спонтанной женитьбой, маминым переездом в Россию и моим скорым рождением.
Он хватает меня за локоть и встряхивает хорошенько, когда за нами с приглушенным щелчком плавно закрывается дверь.
— Что ты себе позволяешь?! — шипит на меня, пригвождая испепеляющим взглядом к полу.
Рост у него гигантский. Я со своим метр семьдесят и на каблуках смотрю ему в кадык.
— Почему мои карты заблокированы? — выдергиваю руку из железной хватки.
Папа опускает ладонь и сжимает ее в кулак.
— Подождать до вечера не могла? — брызжет ядом, оглядывается по сторонам. Мало ли кто увидит и пустит гадкий слушок. — Обязательно спектакль устраивать?
— Ты хоть представляешь, через какое унижение я сегодня прошла!.. — копирую его тон, начинаю злобно шипеть и тыкаю указательным пальцем ему в грудь. — Объяснись.
Папа неожиданно запрокидывает голову с басистым смехом.
— А ты не обнаглела ли часом, дочь?