- Ты, очкастый! – сказал он. – Встал! Только медленно!
Я послушно приподнялся за партой. Мазнул взглядом по бледным
лицам сидевших за соседними партами одноклассников. Показал
солдатам пустые ладони.
- Окна зашторь! – приказал Чёрный. – Без резких движений!
Шевелись, очкастый!
Он автоматом указал на ближайшее к нему окно. Зашёл за
учительский стол. Направил своё оружие на стену – точно над головой
Наташи Кравцовой.
- Все сидят спокойно! – повторил Белый. – Будете вести себя
хорошо – останетесь живыми и здоровыми!
Он сдвинул на затылок шапку, смахнул со лба капли пота.
- Кто дёрнется, тот получит пулю в живот! - сказал Чёрный. –
Стреляю я хорошо. Не промахнусь.
Я повернулся спиной к классу, одну за другой задёрнул шторы.
Видел, как из окон младшего корпуса следили за моими действиями
дети. Один из октябрят помахал мне рукой.
- Что вам нужно? – прозвучал позади меня голос Васи Громова.
- От вас – ничего, - прохрипел черноволосый солдат. – Сидите
тихо. И мы вас не тронем.
Я задёрнул последнюю штору, приподнял на уровень груди руки,
обернулся. Встретился взглядом с Белым. Светловолосый солдат
по-прежнему дежурил около двери.
- Всё, - сказал я.
Чёрный проверил качество моей работы: убедился, что я не оставил
щели между шторами. В дверь постучали: решительно, настойчиво.
Белый шагнул от входа в сторону – указал приятелю на меня.
Темноволосый солдат пробежался взглядом по притихшему классу.
Поправил оружейный ремень. Повернулся ко мне, сощурил глаза и
поманил меня пальцем.
- Поди сюда, очкастый, - сказал он.
Солдат развернул оружие. Тёмный глаз автоматного дула посмотрел
мне в живот. Я поднял руки повыше – будто пленный немец из
советского фильма про Великую Отечественную войну. Шагал медленно,
взглядом задевал лица одноклассников: будто делал фотографии на
память. Заметил бриллианты слёз под покрасневшими глазами Лидочки
Сергеевой. Увидел, что кровь отхлынула от лица Наташи Кравцовой –
её щёки и уши почти побелели. Отметил, что Вася Громов не выглядел
испуганным: парень хмурился, кривил губы, сжимал кулаки. А вот Лёня
Свечин казался собственной бледной тенью. Он покусывал губы, вжимал
голову в плечи, разглядывал замершего перед ним солдата. Но он не
поднимал глаз на лицо Белого – всё больше смотрел на автомат и на
гранату.
Мне почудилось, что к моему животу прижали льдинку – в том самом
месте, на которое смотрел автомат. Я увидел, как напрягся лежавший
на спусковом крючке палец. Посмотрел на черноволосого солдата (не в
глаза – в переносицу). Растянул на губах улыбку – наверняка
идиотскую. Замер в шаге от учительского стола. Чуть повертел
кистями руки, словно развлекался пальчиковой игрой в «фонарики».
Отметил, что Чёрный расстегнул бушлат и водрузил на столешницу свою
шапку (в том самом месте, где у Снежки обычно лежал классный
журнал). Короткие волосы солдата слиплись в пучки, торчали в
стороны подобно иглам ежа. Я заметил на щеке парня пятна
подростковых прыщей. Подумал: «Совсем ещё пацан. Сколько ему лет?
Девятнадцать?»