Однажды мама и несколько соседских женщин наткнулись на ошмётки просяного стога. Вот радости-то было! В тот день мы сварили густую пшёнку. До сих пор перед моими глазами весёлое бульканье и подпрыгивание зёрнышек. Удивительное дело: на улице стали слышны детские голоса! И уполномоченный это видит, и председатель не слепой – они таки открыли ворота в поля! Мы, наша семья, целым табуном пошли и радостно принесли большие охапки начавшей прорастать пшеницы, которую разбросали сушиться на чердаке. Отец съездил на мельницу. От радости нас просто распирает, не знаем, куда себя приложить! Наполняя ароматом дом, испёкся хлеб! Торопливо набивая рот, мы съели приготовленные на углях лепёшки. Плотно уселись вокруг стола. Папа нарадоваться не может, то одного по спине похлопает, то другого. «Ешьте, дети, кушайте, человек умирает от голода, а от еды – никогда!» – приговаривает он. Если бы представлял он тогда, как жестоко обманывался… Да если бы и знал наперёд, сумел бы предотвратить мор, эпидемию желудочных кровотечений>66?
Конец апреля на дворе, вот-вот наступит благодатный май. Дома все сыты, можно сказать, но удовольствия от этого никакого: дети слабеют с каждым днём, все мы ходим грустные, под глазами тёмно-фиолетовые круги. Кого-то мучает неудержимый кашель, кто-то жалуется: «Сил нет», – и забирается на нары. Каждый ребёнок по-своему болеет. В основном жалобы на боль в горле, мама ругается: «Опять, наверное, холодной воды напились, хлеб он такой, всегда пить просит!»
От одной избы к другой по селу распространилась весть: болеют только те, у кого прежде ничего съестного в домах не было! А кто ел нормальный хлеб, хоть изредка – мясо, молоко, ходят себе здоровенькими! Первым слёг братишка Мухаметзян, тридцать шестого года рождения. Красивый был мальчишка, умненький! Утром проснулся с плачем: «Горло сильно болит!», в обед лежал, скрюченный, в постели, к вечеру после каждого приступа кашля отхаркивался чёрной кровью. А ночью кровь текла, почти не переставая. Два дня истекал кровью, бедняжка, и умер. Похоронили мы малышку, возвращаемся домой. Я в телеге рядом с отцом сижу, папа пощекотал мне шею шершавой ладонью и говорит: «Это мы, дочка, только первую милостыню земле отнесли, чувствую, в эти дни я и сам вслед за сыночком отправлюсь». Входим домой, а там уже братишка Анас, сорок первого года рождения, свалился. Глаза распахнуты во всю ширь у бедняжки, а из уголка рта струйка чёрной крови стекает…