он меня сразу придушит или сначала поколотит?»
– Интересно, – повторил мои мысли вслух зелёный человечек. – Я весь такой или только то, что без одежды?
И, стрельнув в меня весёлым глазом, начал задумчиво расстёгивать пряжку на ремне. Щёки мои полыхнули обжигающим жаром, а из горла вырвался смущённый писк:
– Ты что делаешь?
– Раздеваюсь, сказал же, – ремень со скрипом вылетел из шлёвок, а длинные пальцы легли на верхнюю пуговицу ширинки.
– Э... это, – запаниковала я. – Это самое... я тут вспомнила срочно. Мне надо...
И вылетела пулей из кухни, успев заметить, правда, две вещи. Первое: Диметриуш Бьёри не носит нижнего белья. Второе: зелёным в крапинку он был вообще везде. И, боюсь, кошмары мои теперь станут совсем цветными.
«Травник» лежал, где обычно: на тумбочке возле кровати. Трясущимися руками я схватила увесистый томик и немедленно открыла его на букве «П». И когда я говорила о том, что руки у меня тряслись, то я не преувеличивала, потому что открыть нужную главу мне удалось не сразу:
– Пижма, пастернак, – бормотала я, едва не поскуливая от страха и нетерпения, – переступень, чтоб тебя разорвало... Полынь! Artemisia absinthium L.
Добросовестно пропустив всё то, что касалось ботанических характеристик и лечебных свойств, я впилась взглядом в написанные мелким шрифтом буковки: «На демонов некоторых стихий действует как сильное психотическое вещество, вызывающее галлюцинации и другие изменённые состояния сознания, вплоть до сенсорной депривации и бредового состояния. Весьма вероятны болевые симптомы, которые в сочетании с галлюцинациями, как правило, носят фантомный характер. Пациенты жалуются на боль в хвосте, жабрах, крыльях и пр. в зависимости от сценария бреда».
Всё.
– Так, я не поняла. А где про озеленение и частичное оземляничивание?
Но додумать возмущённую мысль до конца я не успела, потому что на кухне запели. Схватив книжку под мышку, я бросилась на звук. Не хватало ещё, чтобы он мне здесь всех соседей разбудил!
И ладно бы он ещё пел что-то нормальное, нет же! Ему надо было нарыть в бесконечно огромном фонде всевозможной попсы такое, от чего даже у меня, человека, прошедшего через детство в Луках и студенчество в общежитии, волосы встали дыбом, а уши свернулись в трубочку.
– Ах, ты, бедная овечка, а-а! – надрывался Диметриуш Бьёри, пока я сломя голову летела по коридору.