Я встала рядом с группой молодых людей в оранжевых накидках; их лица были выкрашены в угольно-черный цвет. Они по очереди несли на спине деревянную пирамиду, на вершине которой восседала громадная жареная свинья. Сооружение было настолько тяжелым, что двое детей следовали за свиноносцем и несли столик, чтобы через каждые несколько ярдов тот мог опустить ношу и передохнуть.
– Сколько она весит? – спросила я, указывая на смеющуюся свинью.
– Двести фунтов, – ответил носильщик. Его черное лицо выглядело зловеще, но уголки губ, нарисованных ярко-красной помадой, поползли вверх в дружелюбной улыбке.
Он налил мне ложку тягучей шоколадной жидкости из ведра, которое нес в руке. На вкус она была как мед и мука, но, когда я сглотнула, в горле точно застрял меховой комок. Своим поступком я заслужила шляпу, накидку и приглашение присоединиться к процессии. Свинья — чанчо – была обложена всевозможными яствами и напитками, призванными символизировать все человеческие грехи: алкоголь, сладости, жареные кролики и морские свинки, сигареты и сигары. Тот, кто нес ее, представлял собой жениха Черной мамы, а свинья была ее свадебным подарком. Два дня она кружила по городу на раскаленном солнце, истекая липкими слезами вязкой жидкости, что сочилась из всех трещин и отверстий. Не знаю, кого мне было жалко больше – носильщиков, запряженных в узду, или тех, кому предстояло съесть свинью по окончании процессии.
– Mesa! – крикнул носильщик, и две его маленькие племянницы подбежали со столиком. Он расстегнул сбрую, промокшую от пота.
– Можно я попробую? – спросила я.
Он взглянул в мое полное энтузиазма лицо, затем перевел взгляд на свинью – гордость грядущего семейного пира.
– Давай сначала пообедаем, – ответил он.
Хозяйка, колдовавшая над огромным котлом с супом, и бровью не повела, когда в дверь ворвалась целая толпа ее родственников, притащивших с собой двух иностранцев. Сегодня праздник – значит, двери дома открыты для всех. Усадив нас, она угостила всех напитком, похожим на жидкий мех, затем поставила перед нами две тарелки с супом, в каждой из которых в кольце растопленного жира плавало свиное копыто. Вегетарианец Джон, мой оператор, даже не прикоснулся к своей тарелке. Я взяла ложку и потыкала мясо между грязных поросячьих копыт, выискивая хоть один мягкий кусочек. Суп представлял собой чистый свиной жир с плотным осадком толщиной минимум в дюйм. Я ковырялась в тарелке, надеясь докопаться до овощей, бульона, чего угодно, кроме комков прогорклого жира. Наконец, смирившись с неизбежным, я приказала вкусовым рецепторам умолкнуть и принялась запихивать в рот ложку за ложкой.