– Ну и жди, пока там раскачаются, решай!
Махибэдэр, наклонившись, подцепила коромыслом вёдра и, сердито переступая короткими ножками в белых длинных штанах, заправленных в шерстяные носки, пошла во двор Зулейхи.
Когда она скрылась в доме, к Хусаину подошёл Салих Гильми. Почёсывая ободранную на пожаре щеку, сказал негромко:
– Словечко у меня к тебе есть, парень.
– Давай, Салих-абзый[2].
– Одна надежда, парень, – продолжал Салих, всё так же почёсывая щеку, – на тебя. С ног столкнёшь – ты, руку протянешь – опять же ты.
– Издалека начал, Салих-абзый, от самых Набережных Челнов.
– Уговори ты эту упрямую дуру! – сказал с сердцем Салих. – На кой ей дом, огород? Еле ползает, о том свете пора думать, а она – дом! Пусть отдаст мне участок. Такая земля, а она там чертополох да крапиву разводит!
– А ты что разводить собрался? Райские яблочки?
– Да уж найду что!.. Сам знаешь, семья, жить надо.
Хусаин усмехнулся:
– Тебе жить надо, а ей, значит, умирать пора? Где-то я читал, в одном древнем царстве обычай был – стариков и старух в горы уводили помирать. Ты за это тоже?
Ему не хотелось продолжать разговор с Салихом, однако пойди отвяжись от человека, который, как паршивый щенок, то спереди забежит потявкает, то сзади…
– Сам-то ты согласился бы уехать?
– Сравнил! – Салих даже сплюнул от возмущения: я, мол, человек, живу зажиточно, а она кто? Мусор!
У Хусаина заходили злые желваки на скулах, однако он сдержался, только шагу прибавил. Салих ещё некоторое время тащился следом, потом отстал, плюнул со злостью.
– Упрямая скотина! – пробурчал он. – Вытащили тебя снова наверх на кой-то чёрт! Всплыл, сволочь… Ну ничего, ещё будет и на моей улице праздник, ещё ты снова попляшешь у меня, как рыба на углях…
Хусаин, будто услышал его, обернулся и крикнул:
– По прошлому скучаешь, дядя Салих? Оно не вернётся, не надейся!..
Хусаин дошёл до подножия Огурцовой горы, остановился, закусив окурок в углу рта, заложил руки за спину. Чернели на взгорке пепелища, зеленели полувытоптанные огороды. Трудная задача для колхоза – поднять эти восемь домов. Но поднимем. И Махибэдэр-тути не отпустим никуда, всё-таки зацепка, надежда, что Исхака когда-нибудь потянет в родные места.
Хусаин покачал головой, выплюнул окурок, зашагал в гору, к кузнице. Если приедет Исхак, он непременно зайдёт и объяснится с ним начистоту. Постарается уговорить снова вернуться в деревню, к родной земле.