Май 1794-го, Западная Фландрия
…Следующий день обещал быть теплым, хотя ночью все еще ощущалась зябкость, и вечерняя роса густо покрыла сочную весеннюю траву. Вчера весь день шли маршем; сон был короток, как обморок, и лишен всяческих видений. Вечер офицеры скоротали за картами – играли в вист, больше на интерес, чем на деньги, пытаясь чем-то занять беспокойный мозг. Тасовали замызганные карты, курили, перебрасывались шутками и нарочито громко смеялись. Никто из них четверых не хотел показать, что события завтрашнего дня их как-то волнуют: даже подпоручик фон Рильке, самый юный из них, держался так, словно завтра будет не первое в его жизни сражение, а псовая охота у него в поместье. «Все», – проговорил капитан фон Лангенау, отбрасывая в сторону сложенные веером карты. – «Я валюсь с ног, Herren. До завтра». В доказательство своих слов он от души зевнул и пошел к себе в палатку. «Ливен вон тоже носом клюет», – со смешком проговорил Мёзель, старший обст-лейтенант. – «Сейчас в костер свалится». «Verdomme», – сонно пробормотал объект его насмешек. Кристофу и впрямь хотелось спать после двухдневного марша, причем уже давно, перед закатом. Эта сонливость уничтожила все смутные тревоги по поводу завтрашнего дня. Из-за нее, правда, он проиграл шесть партий подряд и испытывал досаду на самого себя. «А между тем, они самые разумные люди. Нам спать остается четыре часа, господа», – проговорил еще поручик Эккерманн. Все с ним согласились. Погасили костер, пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись до рассвета.
Кристоф первым делом проверил, как денщик приготовил ружье. «Это лучшее из возможного», – усмехнулся он. В оружии он разбирался неплохо и знал, что австрийцев снабжают англичане. Это имело смысл. С самим генералом Ливен виделся вчера, когда его послали зачем-то в Штаб. Тот по-русски передал ему: «Бардак здесь творится, Христофор. Одно дело, принц – разумный человек, что-нибудь да придумает. Но чую, продуют». «Что-то он паникует раньше времени», – подумал Кристоф. И еще хотел добавить: «Разве ж этой шайке можно проиграть?» «Санкюлоты нынешние – калачи тертые», – продолжал Корсаков, нисколько не обращая внимание, младших офицеров, косившихся «на этих русских», разговаривавших на малопонятном своем языке. – «Ты не смотри, что у них там в Париже творится. Воевать они научились. Да еще сколько толковых генералов королю изменило». Узнав, что барон будет в следующем сражении, генерал размашисто перекрестил его и отправил «с Богом». Засим следовало два дня марша по плоским полям, под низким небом.