В лучах посадочных прожекторов садится Як в начале полосы. Всё как обычно – касаются шасси бетона и… – потихоньку складываются. Самолёт уже проскочил освещённую прожекторами часть полосы и ползёт по бетону дальше уже в темноте, но всё равно хорошо виден из-за снопа искр, вырывающихся из-под брюха самолёта. Просто фейерверк! Самолёт прополз где-то до середины полосы и сиротливо остановился. Фейерверк тоже прекратился. Тишина. Мёртвая. И темно. Сказать, что «пожарка» рванула к самолёту, было бы преувеличением. Она двинулась со всей возможной скоростью, на какую была способна, но необходимости в ней, к счастью, не было. У самолёта собралась аварийная команда. Лётчики уже вылезли из самолёта и отбежали подальше, но всё спокойно – ни взрыва, ни пожара нет. Все с облегчением вздохнули, и аварийная команда занялась освобождением полосы от недвижимого самолёта. Хотя полёты прекращены и в воздухе нет самолётов, каким нужна была бы ВПП для посадки, полоса должна быть готова в любой момент для взлёта из Дежурного Звена.
По-нормальному, надо было бы скачать с аварийного самолета керосин, но это займет время, поэтому решили стаскивать самолет с полосы «как есть». Благо распластался он недалеко от рулёжки. Не мудрствуя лукаво, на радостях, что всё обошлось, зацепили фал тормозного парашюта за АПА и потихоньку стали стаскивать «невезучий» самолёт с полосы. Стащили. Доложили во все инстанции, что полоса готова к работе и все, кто не был непосредственно занят дальнейшей судьбой аварийного Яка, разъехались по домам. Позже, когда самолёт восстановили и выполнили, положенную в таких случаях, нивелировку, то выяснилось, что нарушена «геометрия» самолёта. То есть, посадка без шасси самолёту особо не навредила, а вот при стягивании с полосы его немного «растянули». Летать такой самолёт больше не мог, надо было его списывать и, обязательно должен был определён виновник поломки. Но не мог же командир полка, который и совершил эту не совсем удачную посадку, сам себя назначить виновником! Поэтому, несчастный Як задвинули куда подальше и позже, когда за него в верхних штабах забыли, по-тихому под каким-то подходящим предлогом списали без назначения виновника.
Зима здесь была мягкой – хоть и снежной, но без больших морозов. «Знающие» люди объясняли это близостью на юге тёплого течения Куросиво и преобладающими зимой ветрами с юга. А вот лето, мол, жарким не было из-за того, что ветра в основном летом дули с севера, со стороны Магадана, Оймякона – признанного полюса холода. Через Смирных протекала небольшая речка Орловка, протекала она с сопок и впадала в реку Поронай, была неглубокой и холодной. Пляжей в Смирных не наблюдалось, и желающих поплескаться в речке тоже. Но рыбы в Орловке было много. Особенно, когда в июле начинала заходить на нерест из океана через реку Поронай, горбуша и кета. Редко кто из техников и лётчиков не занимался, хотя бы в этот период, рыбалкой. Начиналось всё с известия – «серебро пошло»! Это означало, что в реке Поронай появилась первая горбуша. Она только вошла в реку из залива Терпения, была вся в серебристой чешуе и продвигалась вверх по течению, заходила в небольшие речки. Продвигалась выше, а некоторая шла до самого начала речек, – до ручьёв. Рыба упорно шла именно туда, где она вылупилась из икринок два года назад, чтобы отметать там свою икру и там же закончить свою жизнь. В начале этого пути мясо горбуши было ярко красным, упругим и вкусным. Рыбу вылавливали сетями, как бреднем, двигаясь по течению. Солили её, коптили, заготавливали впрок до следующего сезона.