Воспоминания Валентины Артемьевны Ханзеровой, заслуженного учителя школы РСФСР:
– Когда немцы начали войну, я была ребенком, но помню, что в 1941-м из каждого стойбища на Канине людей начали призывать в армию. Стойбище за стойбищем – и вот в них остались только женщины и дети. Когда наши родные уходили на фронт, в Шойну с Канина их везли жены или родители. Перед моими глазами до сих пор стоит печальная картина: когда в стойбище возвращаются люди, ведущие за собой опустевшие нарты отца, сына или брата. Как помню, моего отца трижды призывали в военкомат, но каждый раз давали бронь. В годы войны именно на таких мужчин ложился весь основной груз ответственности. Помню, когда на фронт были призваны все его младшие братья и дядья, он переживал, но ему сказали, что люди-труженики очень нужны тылу, ведь фронт без помощи тыла – это ничто.
Зря говорят, что война нас здесь не затронула совсем: я помню, как над Шойной и над оленеводческими стойбищами летали бомбардировщики, бросали бомбы и стреляли из пулеметов, как над Баренцевым и Белым морями были видны вспышки от разрывов вражеских снарядов. Да, много жизней унесла эта война. Наши родные погибли, чтобы мы жили на земле, сохранили себя как народ. Сегодня мы заложили прекрасную традицию: на таких встречах говорить друг с другом только по-ненецки, ведь это нам тоже завещали наши предки.
Полина Фёдоровна Бобрикова свой рассказ начала так:
– Мой отец ушел на фронт в конце лета 1942 года. Хорошо помню этот день: жаркий и солнечный. Приехал человек из тунсовета и сообщил, что мужчинам нужно собираться в поселок. Отец мой тоже начал собираться вместе со всеми. Я, к сожалению, плохо помню, как он выглядел, небольшая еще была в те годы. Помню только, что был круглолицый, невысокий, с густыми черными волосами. Еще помню, как все ненцы после того, как чаю попили, собрались уезжать из стойбища. Мы тогда жили на Лабушке в местах наших летних кочевок на берегу большого озера. Сели оленеводы на свои упряжки, мы высыпали из чумов их провожать, я тогда сильно болела, но тоже выползла из чума, чтобы помахать отцу на прощание. Сейчас все еще перед глазами стоит, как быстро уносятся вдаль оленьи упряжки вдоль берега озера, как скрываются за холмами. Тогда мы видели нашего отца последний раз. Уже позднее, когда нас привезли в школу в Шойну, я узнала, что в поселке они были недолго, погрузили их на пароход и увезли в Архангельск. А мы-то, когда собирались в школу, еще надеялись его в Шойне застать: оленя забили, тушу привезли в поселок, чтобы он мог поайбурдать, но, к сожалению, так его и не увидели. Рассказывали, что перед самой отправкой он заходил к нашим дальним родственникам попить чаю и очень переживал, кто поможет его семье, кто защитит его детей, ведь они остались без матери, а теперь еще и без отца. Очень он нас всех любил.