«Дорогая мама…» — на глаза
навернулись слезы. Удалось ли ей помириться с отцом? Рано или
поздно его гнев должен же пойти на спад. Тем более теперь, когда
сама Леа здесь, не выводит из себя постоянным своим присутствием.
Девушка тяжко вздохнула. Неужели так бывает? За пару дней из
любимой дочери превратиться в то, что бесконечно раздражает? Как
так-то?
«Как твое здоровье? Как настроение?
Не рискую спрашивать о батюшке, но все же переживаю за него и
Натана. Если это будет уместно, передавай им от меня приветы и
самые лучшие пожелания.
Я добралась до Академии, и меня
приняли…»
Письмо получилось неожиданно толстым.
Только поставив последнюю точку, Леанора наконец обратила внимание
на доносившийся последнюю четверть часа стук и повернула на него
голову.
— Аглая, ты что делаешь?
Химера посмотрела на нее и зубасто,
но при этом умильно улыбнулась, повиляв хвостом. В передних лапах
она держала плитку-фреску, которую они на пару утащили из Сольгера.
Судя по всему, любимое чудище пыталось пристроить ее к стене. Клея
на задней стороне пластинки не было, поэтому ничего не
получалось.
— Ты хочешь, чтобы она висела?
Аглая задумалась и немного неуверенно
кивнула.
— Сейчас посмотрим, — девушка вернула
перо в специальный держатель в письменном наборе и поднялась.
Сделала пару шагов и присела около химеры, погладила ее по голове и
забрала плитку. — Ты сюда хочешь ее пристроить? На эту стену?
Ей покивали в ответ. Они еще не
знали, умеет ли химера летать. Крылья имелись, но пока не поднимали
каменную малышку в воздух. Леа не представляла, случится ли такое
чудо или нет. Поэтому и фреску Аглая пыталась пристроить внизу.
Девушке же такое казалось неправильным. Она выпрямилась и начала
примериваться, как если бы пластинка с нарисованной барышней была
бы обычной картиной. Одно место в комнате казалось вполне
перспективным.
Леанора приложила фреску к стене и
отодвинулась на расстояние вытянутой руки, пытаясь понять, нравится
ли ей такое положение или не особо. Однако, похоже, ее мнение не
особо интересовало девушку с тревожными глазами или те силы, что
стояли за ней, потому что раздался какой-то щелчок, плитка
завибрировала, начав погружаться — погружаться! — в стену.
Чародейка так опешила, что отпрянула. Тут пластинке бы упасть, но
она уже крепко держалась, а через еще пару мгновений стала
неотличима от остальной поверхности по высоте, будто ее именно
здесь и нарисовали когда-то. Потом случилось и вовсе странное —
изображение начало увеличиваться в размерах. Леа стояла, прижав
руку к горлу, скованная страхом и необычностью происходящего. Скоро
рисунок стал той же высоты и ширины, что и когда-то в Сольгере.